В дни Каракаллы

Воины узнали императора, и один из них завопил:

– Август, разреши наш спор!

– Не август, а товарищ ваш…

– Ладно, товарищ… Пусть он отдаст мне мех! Это я нашел его в погребе.

Приятель урезонивал его:

– Баранья голова! А кто убил парфянина? Ты или я?

– Поступите по справедливости, – ухмыльнулся император.

– Как же нам поступить?

– Разрубите мех пополам мечом.

Воины бессмысленно смотрели на Августа. Но один из конных скифов ударил в мех копьем, и вино брызнуло из него чернеющей струей.

Один из солдат поспешил заткнуть отверстие пятерней и заорал:

– Погубил вино, проклятый скиф!

Но его приятель вырвал мех и жадно припал устами к дырке, обливаясь вином.

Где-то здесь действовал и старый Маркион, на щите которого в тот день прибавилась еще одна крепость, будто сложенная из кубиков, какими играют дети, и рядом с нею – два носатых человечка, таких веселых по виду, что трудно было предположить, что они изображают трупы убитых врагов. Но в эти ужасные часы, когда осадные башни вплотную подошли к стенам крепости и воины уже поднимались на них, случайной стрелой был смертельно ранен Цессий Лонг. Я находился неподалеку и видел, как парфянская стрела, точно упавшая с небес, вонзилась легату в горло у самого обреза панциря. Среди невероятного замешательства центурионы сняли тяжкое тело начальника с коня и осторожно положили раненого на землю, прикрывая его щитами. Изо рта у легата хлынула кровь. Однако у старика хватило мужества прохрипеть:

– Кажется, я кончил свои дни…

Уже давно темнота покрыла человеческие подвиги и злодеяния. Схватки в городе прекратились. Когда Корнелин, Аций и другие трибуны разыскали тот госпиталь, в который унесли Лонга, и отправились к своему военачальнику, я украдкой пошел за ними. Шатер был поставлен вдали от городских стен. Около раненого хлопотали Александр и еще один легионный врач, по имени Иосиф, тоже родом из Антиохии. Легата положили на ложе, и он лежал, залитый кровью, с закрытыми глазами. Грудь его высоко поднималась от судорожного дыхания. Корнелин с тревогой посмотрел на врачей.

– Возможно ли его спасти? – шепотом спросил он.

Александр отрицательно покачал головой.

Антиохийский медик в ответ на вопрошающий взгляд трибуна в сомнении скривил губы. Но казалось, что он не хочет уступать смерти и что-то ищет на лице больного, какие-то таинственные признаки, которые могли бы подать надежду на выздоровление.

Лонг с трудом открыл глаза. Мы услышали знакомый хрипловатый голос:

– Арбела…

И снова кровь хлынула из горла, заливая заросшую седыми волосами грудь, мясистую, как у старой женщины.

Александр склонился к раненому с белой тряпицей в руке.

– Тебе нельзя говорить, – сказал он печально, но спокойно, как говорят мужественные люди, знающие, что в иные часы для человека нет спасения.

– Теперь уже все равно… – проговорил легат, когда врач вытер ему рот.

Другой медик, с подстриженной черной бородкой, принес плоскую чашу с каким-то питьем.

– Выпей немного! Хотя бы один глоток – и это успокоит твое дыхание!

– Теперь уже все равно… – повторил легат. – Арбела…

– Арбела пала.

Это сказал Корнелин. Другие трибуны тоже подошли ближе, чтобы посмотреть на лицо человека, водившего их многократно в сражения.

Легат еще был в сознании. Оглядел стоявших у ложа.

– Это ты, Корнелин?

– Я, легат.

– А рядом с тобой Аций? В моих глазах уже смертный туман… он застилает зрение… Где… Проб?..

– Убит… Валерий и Салюстий тоже погибли.

– Погибли… Большие потери…

И Лонг снова закрыл глаза.

Корнелин еще раз посмотрел на Александра. Но тот только пожал плечами.

Никто не говорил ни единого слова, и слышно было хриплое дыхание умирающего. Иногда, точно в бреду, он выкрикивал отдельные бессвязные слова. Корнелин прислушивался, придерживая ухо рукою. Мы поняли, что легат, очевидно, произнес несколько раз название родного селения. Потом последовала целая фраза. Странно было слышать из уст старого солдата слова о сельских работах:

– Когда будете собирать в житницу ячмень…

Может быть, ему представился в последнем видении отеческий дом, бедное жилище, где прошло его детство и мать пекла ему ячменные лепешки. Он пас там овец на зеленых лужайках…

Легат произнес еще несколько слов.

– Орлы…