В дни Каракаллы

Ни Септимий Север, ни Антонин Каракалла не испытывали большого расположения к христианам, но и не подвергали их преследованиям, и некоторые утверждали, что христианская секта наводнила не только города и селения, но и легионные лагеря и даже сенат. Христианство бурлило и выходило из трущоб на мировую арену. К счастью для Юпитера и Митры, в самой церкви кипели споры, и отдельные общины не могли добиться единомыслия по догматическим вопросам. Поскольку я понял со слов Вергилиана, у христиан не было надежды сговориться до скончания века, так как очень трудно примирить пылкие верования Фригии с умеренными тенденциями римских христиан или галилейские воспоминания с философскими устремлениями александрийской церкви. В Риме хотят прежде всего укрепить власть епископов, а в Сирии проповедники уводят тысячи людей в пустыню, чтобы встречать там Христа, идущего судить живых и мертвых. Влекут христиан гностические туманы и непостижимые догматы о триединстве божества. Не раз я наблюдал, что простые люди относятся к этим вопросам довольно равнодушно, удовлетворяясь верой в воздаяние в будущей жизни за испытанные на земле страдания, но образованным римлянам, в частности многим из тех, что посещали либрарию Прокопия, все это казалось чрезвычайно важным, хотя мало кого в Риме они так волновали, как Ипполита. Он явился в этот вертеп приносителей кровавых жертв лишь потому, что ему хотелось приобрести книгу Филострата, интересовавшую его с полемической точки зрения. Впрочем, надо сказать, что за этой книгой явился и Каллист.

В тот день в либрарии, кроме самого Прокопия, «оглашенного», как называют христиане желающих принять крещение водой, но читавшего с одинаковым удовольствием «Деяния апостолов» и «Метаморфозы», за прилавком, заваленным книгами, сидели и другие христиане, и среди них Минуций Феликс. Были тут и почитатели олимпийцев. Вергилиан увидел Скрибония и дружески помахал ему рукой. Рядом с сатирическим поэтом стоял Геродиан. Это был скромный писец из официи общественных дорог, родом сириец, составлявший в часы досуга историю августов и поэтому всюду жадно ловивший рассказы очевидцев и всякие сплетни.

Вергилиан подошел к Скрибонию и заглянул в свиток, который тот читал. Список оказался все теми же излюбленными эпиграммами Марциала. К друзьям присоединился Минуций Феликс, христианин по своим убеждениям, однако не порвавший с эллинским просвещением и не гнушавшийся общества язычников.

Геродиан завел разговор о событиях на Востоке, и мой друг выразил сожаление, что не присутствовал при взятии Арбелы. По его мнению, такие события необходимо описывать в книге об Антонине. Поэт добавил:

– Хорошо, что наш юный сармат видел все это собственными глазами.

И тогда все стали расспрашивать меня о схватках под Арбелой и о возможности проникнуть в Индию, точно я был поседевшим в боях трибуном.

В либрарию явились еще двое наших знакомых – Цецилий Наталис и Октавий, крупные африканские торговцы, но тоже не чуждые просвещению. Оба недавно прибыли из Африки и с большой выгодой продали оливковое масло…

Я познакомился с Октавием и Наталисом при таких обстоятельствах. Как-то они предложили Вергилиану провести весь день на берегу моря, чтобы подышать свежим воздухом и поговорить о более интересных вещах, чем торговля. В прогулке, кроме африканцев, приняли участие Минуций Феликс, Вергилиан и я. Она закончилась ссорой, но, увидев приятелей вместе, мы поняли, что они помирились. Пожалуй, об этом тоже стоит рассказать.

В тот вечер мы долго бродили по побережью. Песчаный берег, над которым кружились белые чайки, уходил в голубоватую дымку до самого Анция. Торговая суета Остии осталась позади, слева тянулись последние виллы. Шаловливые дети бросали в море плоские камешки, стараясь сделать возможно большее число кругов на воде, и награждали рукоплесканиями удачника. Это были, вероятно, сыновья рыбаков, ушедших в море в утлых челнах на рыбную ловлю.

Проходя мимо святилища, перед которым стояла статуя Сераписа с кошницей плодов на голове, символизировавшей плодородие, Цецилий остановился и послал богу воздушный поцелуй. Октавий не выдержал и рассмеялся. Феликс тоже улыбнулся.

Мы шли с Вергилианом позади, и я присматривался к этим людям. Все трое были африканцами, смуглыми, огненноглазыми, с черными курчавыми волосами. Цецилий Наталис, богатый человек из Цирты Нумидийской, неоднократно занимал в родном городе высокие общественные должности, украсил его статуями, воздвиг императору триумфальную арку и однажды устроил такие игры в местном амфитеатре, что зрители помнили о них несколько лет. Этот удачливый торговец оливковым маслом приезжал иногда в Рим, добиваясь зачисления в сенатское сословие. Считая себя почитателем эллинских богов, он тем не менее водил дружбу с христианами, например с тем же Октавием, и названия воздвигнутых им статуй свидетельствовали о склонности этого человека к отвлеченному мышлению: одна из них изображала «Безопасность века», другая – «Снисходительность господина нашего», третья – «Добродетель».

Цецилий с укором посмотрел на Октавия.