В дни Каракаллы

Я направился к воротам, и добродушный старик последовал за мной, продолжая давать подробные объяснения, вероятно имея много свободного времени.

— Видишь? Ныне здесь запустение, но в спокойное время сюда приходят со своими товарами многочисленные варвары. Конечно, без оружия и под наблюдением римских воинов. Эти торговцы живут на том берегу Дуная и при входе на базар должны платить пошлину.

Двор был обширен, на каменных плитах лежал неубранный навоз, посреди виднелись четыре гранитных круглых водоема, в которых поили скот, приведенный на продажу, как объяснил мне старик. С четырех сторон колоннады помещались лавки и погреба для товаров.

— Это война разогнала торгующих. Но наступит мир, и снова варвары будут доставлять сюда быков и янтарь…

Вечером по случаю победы над врагами двор Грациана Виктора был освещен факелами, а дверь дома украшена гирляндами из дубовых листьев. Грациан Виктор, самый богатый человек в городе, один из августалов, или жрецов императорского культа, устраивал пиршество в честь Цессия Лонга и Лициния Салерна, которые своим рвением к государственной пользе спасли Карнунт от разорения. Так, по крайней мере, объявляли на форуме городские глашатаи.

Гостей встречал на пороге сам хозяин. Борода его благоухала. Каждому он говорил несколько приятных слов: у одного справлялся о здоровье супруги, другому выражал радость по поводу встречи, третьего дружески обнимал и провожал в атриум, где в ожидании высоких гостей собирались приглашенные и члены городского совета.

Пиршественный зал, расписанный двумя греческими художниками, был гордостью Виктора. Город, по рассказам, весьма пострадал от маркоманских войн, но в царствование Септимия Севера пережил некоторый расцвет, и торговля доставила Виктору значительные средства. Благодаря им он мог построить новый дом. Художники, выписанные из Антиохии, изобразили на стенах охоту Артемиды. Богиня метала стрелы, и короткая розовая туника небесной охотницы развевалась на ветру, обнажая не только тонкие щиколотки, перевитые красными ремешками обуви, но и божественные колени. Богиня смотрела большими серыми глазами и улыбалась, и вдоль стены, под сенью невиданных на севере деревьев, бежали грациозные козули, клыкастые вепри в щетине, пушистые лисы, и псы преследовали их, раскрывая ужасные пасти. Над купами миртов и лавров поднимался серебряный узкий серп луны. На синем потолке были изображены небесные созвездия и плывущие по морю корабли. Когда я посмотрел на Артемиду, я подумал, что на нее, вероятно, похожа та девушка, которую мы видели утром на террасе. Может быть, антиохийский художник вдохновлялся ее юной прелестью, когда писал красками богиню?

Стол был составлен в виде греческой буквы «пи». Рабы в желтых туниках с черной каймой суетились вокруг него, расставляя стеклянные чаши и подливая благовонное масло в высокие бронзовые светильники. Распоряжался рабами домоуправитель-вольноотпущенник, старик с совершенно лысой головой и хорошо побритым морщинистым лицом. Мы уже знали, что Виктор не мог нахвалиться его усердием.

К своему удивлению, я тоже оказался в числе гостей. Виктор укоризненно развел руками, когда Вергилиан в ответ на приглашение попросил позвать и меня. Торговец, склонив голову, недоверчиво посмотрел на мое безбородое лицо, но, вероятно, вспомнил, что в Риме, где ко всему привыкли, даже юнцы посещают пиры. Он ответил:

— Жду вас обоих.

Мне же было любопытно побывать на таком ужине, и Вергилиан смеялся в ответ на мои наивные расспросы. Вот каким образом я очутился на пиру. Смеха ради Вергилиан потребовал, чтобы я облачился в римскую тогу, в широких складках которой я путался с непривычки, как заяц в тенетах. Ее мы приобрели в одной из городских лавок, и поэт очень забавлялся, когда я примерял это довольно нелепое на мой взгляд одеяние.

Но вот прибежал раб и сообщил о прибытии Цессия Лонга с друзьями. Виктор заволновался, покинул нас и поспешил встретить почетного гостя.

Цессий Лонг явился не в тоге, как было принято в подобных случаях, а в красном плаще, очевидно принимая во внимание обстоятельства военного времени. Плащ был застегнут на правом плече драгоценной пряжкой с изумрудом. На шее легата, под бородой, блестело ожерелье из золотых зерен. Подражая ему, некоторые трибуны тоже были в плащах — красных, белых или синих.

Виктор бросился к легату:

— Благодарю тебя, достопочтенный, за то, что ты посетил мою хижину!

Я слышал, как Бульбий, эпистолярий, большой насмешник, как я уже имел случай убедиться, шепнул поэту:

— Эта «хижина» обошлась ему по меньшей мере в миллион сестерциев. Но теперь бедняга готов продать дом за полцены.

— Почему?

— Кажется, на Дунае надолго наступили беспокойные времена. Того и гляди, что варвары предадут Карнунт пожару и разграблению.

— Недавняя блистательная победа… — начал было как всегда вежливый Вергилиан.

Бульбий усмехнулся:

— Победа! Само собой разумеется, мы так и написали в Антиохию. А чего же ты хочешь еще? Но ведь это были всего только передовые сарматские отряды. Никто не знает, что будет завтра.