В дни революции

   Но не так думали многие мои товарищи по Комитету, и так как на их стороне оказалось большинство, то полиция была скоро расформирована, и ей на смену пришла импровизированная милиция.

   Одновременно с упразднением полиции явился вопрос об упразднении жандармов. И если я был против расформирования полиции безопасности, то я не мог ничего возразить против упразднения политической полиции, ибо в свободной стране не должно быть места для политического сыска. Я охотно принял на себя поручение расформировать Киевское Губернское Жандармское Управление и принять все дела его для передачи в архив и изучения их.

   Но когда зашла речь об аресте всех чинов жандармского управления. -- а такая речь зашла очень быстро, -- я восстал против этого всем своим существом. Я не мог допустить мысли, чтобы нужно было арестовать людей, слуг старого правительства, которые не были руководителями жизни страны, а были только более или менее ревностными исполнителями воли пославших их, -- только за то, что они были этими слугами. И я горячо восставал. К счастью я был не одинок: меня поддерживали кое-кто из членов Комитета, стоявших на точке зрения права, а не силы и произвола. Аресты всех жандармов, как норма, не прошли. Но поднялся вопрос об аресте нескольких высших чинов Жандармского Управления, в этом числе и генерала Шределя, который подписал приказ о моём аресте в феврале месяце, всего несколько дней тому назад. Это обстоятельство заставило меня особенно осторожно отнестись к предложению об его аресте, и так как намечалось большинство, склонявшееся к утверждению ареста его, мне пришлось прибегнуть к героической мере. Я сказал, что я беру его на свою ответственность, под поручительство, и прошу его не арестовать. Комитет согласился со мною, и он не был арестован. А раз его не арестовали, то арест других чинов того же управления оказался ненужным.

   Я был бесконечно счастлив, что не совершилось в первые дни революции акта, подобного акту мести, и что светлые дни свободы не омрачились для меня хотя бы косвенным участием в этих актах.

   Как-то вечером, если не ошибаюсь, 5 (18) марта, т. е. на третий день после моего освобождения, звонят мне на квартиру по телефону.

   -- Алло. Кто у телефона?

   -- Генерал Ходорович! Здравствуйте!

   -- Здравствуйте, Ваше Превосходительство, что прикажете?

   -- Я слышал, -- говорит генерал, и в голосе его слышна тревога, -- что Вы собираетесь арестовать меня и генерала Медера (Комендант).

   -- Нет, Ваше Превосходительство. И не думаю, -- ответил я, смеясь.

   И я поехал немедленно к нему, чтобы успокоить его и снять всякую тень подозрений и сомнений в этом отношении. Мы просидели с ним часть вечера, и я успокоил его. Во время моего визита к нему позвонил генерал Медер с таким же запросом, и он успокоил его заявлением:

   -- У меня сидит полковник Оберучев, и он утверждает, что ничего подобного не предполагается. Собирайтесь и уезжайте завтра на фронт.

   Чтобы читателям был понятен этот диалог, я должен сказать, что арестные устремления кое-кого из членов комитета были направлены и в сторону Ходоровича и Медера. Против Медера был выдвинут целый ряд обвинений со стороны недовольных им офицеров и солдат, недовольных, главным образом, потому, что он был педант, и не один воинский чин претерпел от его педантизма и стремления к внешнему порядку. Серьёзных, криминальных обвинений против него, однако, выдвинуто не было, и Комитет решил его не арестовывать, а попросить Ходоровича немедленно убрать его, заменив другим лицом, что Ходорович и сделал без замедления.

   Мысль об аресте генерала Ходоровича и замене его в должности Командующего Войсками пишущим эти строки тоже мелькала кое у кого, и этот вопрос дебатировался. Но так как я категорически заявил, что не последую по стопам полковника Грузинова, сместившего в Москве Командующего Войсками и в революционном порядке занявшего этот пост, и что если генерал Ходорович, в пребывании коего на своём посту я не видал ничего опасного для революции и свободы, будет арестован, то я уйду с должности военного комиссара, -- этот вопрос был снят с очереди лицами, внёсшими его.

   Вот почему я имел полное право успокоить и генерала Ходоровича и генерала Медера, что им не грозит арест, и что они могут спать спокойно.

   Но если мои ожидания вполне оправдались в отношении Ходоровича, то в отношении Медера я оказался плохим пророком.

   Тогда, когда я говорил с Ходоровичем, в тот вечер, я был совершенно прав, ибо днём был поднят вопрос об аресте Медера, и Исполнительным Комитетом он был разрешён совершенно отрицательно, хотя не скажу, чтобы очень подавляющим большинством голосов. Но уже на следующий день перед думой собралась толпа солдат, а впереди неё два человека, -- один в форме военного врача, другой в казачьей, забайкальского казачьего войска; и оба по очереди произносили речи о необходимости немедленного ареста генерала Медера, так как он "кровопийца" и "мучитель" солдат.