В дни революции

   После корниловского выступления начался развал армии, и то, что не было возможно раньше, стало достаточно обычным. Случаи неповиновения, насилия, ухода с постов, неисполнения своих служебных обязанностей, участились и стали слишком обычным явлением.

   И если распоряжение Временного Правительства и военного министра генерала Верховского о сокращений численности армии объясняется соображениями о действительной чрезмерности числа державшихся под знамёнами, то, думаю, что немалое значение имело и то соображение, что, распустив огромное число тыловых солдат, можно легче придти к соглашениям о несении надлежащим образом службы остальными.

   Несомненно дело Корнилова, его неосторожное выступление, поведшее за собой всё остальное, имело большое влияние на настроение армии, и все дальнейшие события и выступление большевиков получили в нём большую поддержку.

Уход с должности Командующего войсками.

   Само собою разумеется, что то понимание служебной этики, которое было отчасти следствием корниловской истории, не могло не проявиться в войсках украинских.

   И оно проявилось с очень большой силой.

   Я приводил выше случай, как рота украинского полка оставила свой пост и арестованных предоставила самим себе.

   И подобные случаи имели место в разных местах.

   Начались опять попытки самочинной "украинизации". Начался поход против командующего войсками.

   В самом Киеве собрался совет неведомых украинцев военных и от имени украинцев всего гарнизона вынес постановление, что так как полковник Оберучев является врагом украинского войска и Украины, то мы постановляем не исполнять приказы полковника Оберучева.

   Надо было выступить этим самозваным безответственным лицам, чтобы следом за ними пошли и другие.

   И с разных сторон, то полковые советы украинских частей, то группы украинских солдат в полках присылали свои постановления о том, чтобы ушёл Оберучев с поста Командующего Войсками.

   Даже украинская рада ныне не безызвестной 12 армии прислала своё постановление о смене полковника Оберучева, хотя армия эта стояла слишком далеко от Киева и совсем не могла быть осведомлена о моей деятельности иным порядком, кроме безответственных старателей украинизации войск в трагическое время войны.

   Появление таких постановлений, особенно тех, которые выпускались в пределах округа, поставило передо мною сложный вопрос, как отнестись к ним.

   Само собою разумеется, что можно было силой заставит исполнять свои распоряжения. И сила такая в руках у меня была.

   Но если против проявлений анархических вообще возможно употреблять силу, то здесь вопрос был сложнее.

   Ведь выступая силой против ослушников, действующих под флагом украинским, рискуешь заслужит упрёк, что в данном случае ведёшь борьбу не с анархическими выступлениями людей безответственных, ведущих за собой малосознательные массы, не разбирающиеся в происходящих событиях и не знающие людей, а борешься против национальной свободы и самоопределения народностей. А мне, социалисту-революционеру, заслужит такой упрёк, да ещё на Украине, с которой я связан всей своей жизнью, было невозможно. И я решил уйти, тем более, что в том развале, который происходил по вопросу украинских комплектований, я был до некоторой степени игралищем судьбы. Я получил определённые директивы, вполне, правда, согласные с моим собственным мнением, по этому вопросу и им следовал, а помимо меня получались разрешения и распоряжения, шедшие в противоречие с данными мне директивами и против отданных мною по этому поводу распоряжений.

   Ясно, что я, и только я, против того "стихийного" движения, которое приняло форму украинизации войск в процессе войны.

   И я решил уйти.

   Я послал об этом телеграфную просьбу главнокомандующему Юго-Западным фронтом, Военному Министру и Верховному Главнокомандующему.

   И от первого, -- генерала Володченко, -- и от последнего -- Керенского, я получил телеграммы с указанием на невозможность моего ухода и просьбу остаться на месте.

   Я поехал к генералу Володченко и доказал ему, моему товарищу по училищу, что ухожу я не по личным мотивам утомления, неудовлетворительности или тому подобное, а по мотивам характера общественного, так как, по-видимому, необходимо изменить тактику в отношении этого вопроса, в котором зашли так далеко. Для меня, действовавшего всё время по убеждению, изменить её нельзя, а это может повести к печальным для дела порядка последствиям. Что же касается нового человека, то его линия поведения может быть иная; и возможно, что она будет и совпадать с его собственными на этот предмет взглядами.

   Через несколько дней меня вызвал к себе Военный министр генерал Верховский в Петроград.

   Я поехал немедленно и там доложил и ему и Керенскому свою точку зрения. Мне удалось убедить и их в правильности принятого мною решения.

   Я позволю себе воспроизвести здесь поданный мною по этому поводу рапорт, так как он, помимо моего желания, был уже опубликован в печати.

   Вот он.