В дни торжества сатаны

Я часто с ужасом замечаю, что мне становится все труднее и труднее владеть собою в минуты наших уединенных свиданий. Боюсь, что во мне просыпается если не зверь, то во всяком случае первобытное существо. Я уже очень давно отдалился от женщин. Очень… и внутренне бледнею при мысли, что мое первобытное «я» может проснуться и взять верх надо мною. Что, если оно вырвется наружу? Что, если рухнет хрупкая преграда, сотканная из морали и принципов порядочного человека? Что тогда?

Когда я оставался один или когда мы сидели с мисс Мэри в обществе наших друзей, такой исход моих отношений с девушкой казался мне невероятным и диким. Но когда я держал ее в своих объятиях, когда ее горячие губы приникали чувственными поцелуями к моим, когда при этом кипящий поток крови начинал проноситься по жилам — мною овладевало безумие. Темперамент этой женщины какими-то невидимыми токами вливался внутрь меня и заражал своим горением мою холодную натуру англосакса.

В такие минуты мой дух стоял на границе позорного поражения. И мне тем труднее было удержать в своих руках победу, что, по совести говоря, я не мог надеяться на особенно упорное сопротивление девушки. Не потому, чтобы ее взгляды в моральном отношении были неустойчивы или чтобы она была так называемой «женщиной без предрассудков». Далеко нет. В глубокой порядочности мисс Мэри в этом отношении я был убежден. Но… Но, во-первых, в чем я совершенно ясно убедился, она была чересчур сильно увлечена мною, а во-вторых… Во вторых, повторяю, она — славянка, т. е. женщина, у которой, как и у всех людей ее расы, чувство и темперамент всегда доминируют над рассудком.

Особенно боялся я дальних катаний на «Плезиозавре». Морских, а не воздушных. От последних мисс Мэри после первого же опыта раз и навсегда категорически отказалась: ее нервы не переносят высоты.

Да, эти прогулки очень страшили меня. На острове, даже в самых укромных его местах, мы никогда не чувствовали себя в безопасности. Так или иначе, с того или другого места, за нами всегда мог следить чей-либо взгляд. Может быть, даже чисто случайно, без всякого умысла.

Это чувство было не только у меня. Я заметил, что в какой бы части острова мы ни находились и какие бы густые заросли нас ни скрывали, мисс Мэри не переставала тревожно оглядываться.

Это даже сердило меня. Помню, я сказал однажды:

— Какая вы несносная, со своей вечной подозрительностью и осторожностью. Ну, подумайте — кому нужно следить за нами? Я понимаю, если бы у вас были еще какие-нибудь данные…

Она серьезно посмотрела мне в глаза и тихо проговорила:

— А почему вы думаете, милый, что у меня их нет?

Она говорила почти с убеждением. На одно мгновение я был озадачен. Но сейчас же рассмеялся.

— Глупости. Сразу видно, что вы недавно покинули континент. Там все бродят в красном тумане и все помешаны на шпионстве и доносах. Правда, не без основания.

Она хотела что то возразить. Но потом, видимо, раздумала. Только, уже когда мы возвращались домой, ее рука крепко прижалась ко мне и я услышал, как она тихо-тихо проговорила:

— А все-таки надо быть осторожными. Часто люди многого, очень многого не знают. А главное — думают об окружающих гораздо лучше, чем следует.

Пусть я не буду Джон Гарвей, если голос мисс Мэри не звучал предостерегающе. Что бы это значило?

Чего я мог не знать и о ком я думал лучше, чем следовало?

Эта вечная, и как мне казалось, беспричинная подозрительность мало-помалу передалась и мне и заставила меня держаться осторожнее. Вот почему на территории острова я не так боялся страшного демона желаний, проникавшего в меня вместе с поцелуями мисс Мэри.

На «Плезиозавре» было опаснее. Там мы были, правда, в непосредственной близости других людей, но в то же время мы были в пустыне.

Дело в том, что в наши дальние прогулки сопровождал нас обыкновенно один Стивенс. Он, как и я, необычайно любил управлять «Плезиозавром» и не упускал положительно ни одного случая лишний раз проделать это. Была еще и другая причина, по которой Стивенс почти всегда сопровождал нас: только он и я знали наизусть план подводных минных полей и только мы могли вести без карты субмарины по довольно сложным коридорам этих полей.

Обыкновенно мы проходили довольно далеко от острова под водой и только потом уже совершали прогулку по поверхности океана.

Иногда мы все вместе сидели в рубке, иногда же я и мисс Мэри уходили в мое помещение, состоявшее из спальни, столовой, курительной, кабинета и салона. Вот здесь-то мы и чувствовали себя, как в пустыне. Стивенс и Джонсон сидели в рубке, а помещение судовой команды находилось далеко от нас, на другом конце корабля.

Стены из двойных листов «атранита», проложенных толстым войлоком и обитых гобеленами, не пропускали ни к нам, ни от нас ни одного звука. Если мы шли под водой, то даже дневной свет не проникал к нам. Мягкая мебель, ковры и ярко горевшие электрические люстры придавали салону в этом случае необыкновенно уютный вид.