В дни торжества сатаны

Я с досадой надел шляпу и отправился на свою одинокую прогулку. Было скучно и тоскливо. Кажется, мой докучный гость, Демон Уныния, снова намеревается завладеть мною. Он давно не навещал меня. С тех пор, как на острове появились мисс Мэри и ее брат.

Я вспомнил, что последний раз его появление послужило предвестником большой неприятности. Надеюсь, что это было простое совпадение.

Совершенно не понимаю, как мог я раньше бродить в одиночестве по целым часам. Это невыносимо скучно. Даже просто глупо.

Я зашел к садовнику, лично выбрал самые красивые розы и, составив из них огромный букет, приказал немедленно отослать его мисс Мэри. После этого у меня уже окончательно пропала всякая охота гулять. Я быстро вернулся домой и сел за книгу. Но читалось плохо.

Подумав, я решил, что не навестить мисс Мэри было бы неприлично. В конце концов, она не так больна. Долго сидеть не следует, но десятиминутный визит не утомит ее. Без сомнения, я даже обязан оказать больной такое внимание.

После lunch'а я послал Джефферсона узнать, можно ли будет мне прийти около трех часов дня. Через несколько минуть я получил ответ: мисс Мэри будет очень рада видеть меня, но предупреждает, что чувствует себя довольно плохо. Говорил с Джефферсоном опять Джордж. Несмотря на то, что такой ответ был, в сущности, замаскированным отказом, я все же решил идти. Не видеть Мэри целый день я был положительно не в силах.

Ровно в три часа я постучал в дверь ее комнаты.

Мне открыл любезный и сияющий Джордж.

— А, вот вы, наконец. Необычайно рад, что вы пришли. Мэри сегодня капризна, как никогда и я никак не могу рассеять ее дурного настроения. Может быть, вы окажетесь счастливее меня. Прошу вас…

И он указал на стоявшее рядом с chaise longue[7] кресло.

Я поцеловал руку мисс Мэри, сел и всмотрелся в ее лицо.

Оно выглядело скорее расстроенным, чем больным. Очень бледное, все насквозь проникнутое какой-то безысходной печалью, оно как-то странно осунулось и похудело за одну эту ночь. Широкие темно-синие круги залегли под прекрасными, утратившими свой обычный блеск глазами. Несмотря на густой слой пудры, я заметил, что эти глаза хранили следы продолжительных слез.

У меня защемило сердце. Не знаю почему, я вспомнил слова Джефферсона, некогда подслушанные мною в беседке.

— Что с вами? — спросил я по возможности самым беззаботным и веселым тоном.

Она улыбнулась. Невеселая это была улыбка.

— Ах, я совсем, совсем расклеилась, мистер Гарвей, — как-то чересчур оживленно и весело заговорила она. — Вероятно, простудилась вчера на «Плезиозавре». Болезнь — это, конечно, пустяки. Завтра, послезавтра буду здорова. Главное то, что у меня отвратительное свойство: при малейшем недомогании мой характер мгновенно меняется. Все меня раздражает, меня гнетут какие-то глупые, ни на чем не основанные предчувствия и мрачные мысли. Я злюсь на весь мир, плачу, сама не зная отчего, и вообще становлюсь самым несносным в мире существом. Правда, Джордж?

— Правда. Но утешайся тем, что ты не являешься исключением: таковы все женщины, мой друг.

— Все-таки я хотел бы прислать вам доктора, мисс Мэри, — заметил я. — Вы позволите?

— Ах, нет, нет! — совершенно искренне вырвалось у нее. — Я терпеть не могу докторов, не как людей, а как профессионалов, — добавила она, улыбаясь, и продолжала: — Уверяю вас, это пустячная болезнь. Я уже приняла противолихорадочное средство и завтра буду совсем здорова. Вот увидите.

Я не стал настаивать. Конечно, болезнь не из опасных. Мы заговорили на другие темы. Мисс Мэри старалась казаться веселой, но в глазах ее я все время читал какую-то мучительную тревогу и беспокойство. Какие дети, в сущности, эти женщины! — подумал я. Легкое недомогание совершенно выбивает их из обычного равновесия.

Посидев около получаса, я стал прощаться. Когда я наклонялся к руке Мэри, мне показалось, что глаза ее остановились на мне с каким-то странным, мучительным выражением.

Но когда я выпрямился — это выражение уже исчезло. Я подумал о головной боли и заторопился. Нехорошо так утомлять больную.

Джордж, все время ни на секунду не выходивший из комнаты, проводил меня до последней ступеньки лестницы.

* * *

Чтобы как-нибудь убить время, я позвонил Стивенсу, Колльриджу и Гюи Смиту по телефону и просил их отобедать со мной.

— А после составим партию в бридж. Согласны? — прибавил я.

— Идет, — последовал ответ Стивенса. — Кстати, как здоровье мисс Мэри? Моя жена собирается после обеда навестить ее. Удобно это?

— Если ненадолго, то думаю, что — да. Больную не мешает развлечь разговором. У нее настоящий сплин.

Пообедав, мы сели за бридж и успели уже сыграть один или два роббера, как вдруг вошла миссис Стивенс. Она приблизилась к столу и сказала:

— Мистер Гарвей, можно вас попросить на пять минут в ваш кабинет? Простите, что прерываю вашу игру, господа, — прибавила она, обращаясь к моим партнерам.

Я тоже извинился, встал и, пропустив вперед миссис Стивенс, пошел в кабинет.

— Мисс Мэри просила передать вам вот это…

Она вынула из-за корсажа большой, сложенный вдвое конверт.

— Что это такое? — изумился я.