В долине лотосов

Когда Ван Цюшэ повредил себе ногу у сельпо, он около двух месяцев безвылазно торчал дома, прежде чем его соизволила навестить Ли Госян, вернувшаяся в Лотосы для проверки работы. Она едва взглянула на его распухшую, как ведро, ногу, даже не пощупала ее и вообще не проявила никакой заботы, если не считать нескольких трафаретных фраз с пожеланием скорейшего выздоровления. Будь на ее месте другая женщина, Ван Цюшэ непременно выругал бы ее за холодность и напомнил, где именно он пострадал. Пословица говорит, что «ставшие супругами на одну ночь помнят радость сто дней», а тут была далеко не одна ночь и вели они себя не как супруги, а похлеще. Но к начальнице не приходилось предъявлять претензий: она фактически облагодетельствовала Вана своим вниманием и тем самым подняла его значение. Сегодняшний ее визит тоже достаточно красноречив. Разве может процветающая руководительница коммуны, член уездного ревкома причитать и реветь имя ним, как обычная баба? На ее лице ни одинмускул не дрогнул, и это свидетельствует о ее солидности и выдержке. Ему нужно не надуваться, а учиться у нее обращению с окружающими и подчиненными.

После ее ухода Ван Цюшэ, опираясь на клюку, выполз из Висячей башни, чтобы немного размять затекшие мышцы. Тут к нему с поклоном подошел закоренелый правый Цинь Шутянь и вручил какое-то «покаянное письмо». Ван Цюшэ пробежал это письмо глазами и изумленно заморгал; его круглое лицо вытянулось, как тыква, а челюсть отвисла.

– Что, что? Ты хочешь жениться на новой кулачке Ху Юйинь?!

– Да, гражданин секретарь! – опустив голову, почтительно произнес Цинь Шутянь и, чтобы смягчить ситуацию, спросил: – Как ваша нога? Не стоит ли мне снова сходить в горы за лечебными травами?

Ван Цюшэ нахмурился и прекратил моргать; его глаза стали почти треугольными от натуги. Вообще-то он не совсем однозначно относился к этому закоренелому вредителю. В то злополучное утро, когда он повредил ногу и вывалялся в навозе, Цинь Шутянь отнес его домой на собственной спине и не только сохранил тайну, но даже придумал выгодную для Вана версию: дескать, секретарь партбюро с раннего утра проверял посевы на полях, оступился, попал ногой в промоину и получил производственную травму. Благодаря этой версии Вану даже выдали компенсацию и оплатили лечение. Однако на Ху Юйинь – эту молодую и ничуть не подурневшую вдову – Ван сам давно имел виды. Его особые отношения с руководительницей коммуны до сих пор сдерживали его, но ведь мир все время меняется, как в калейдоскопе. Неужели эта прелестная женщина, едва освободившись от никчемного мясника, попадет в черные когти правого элемента?

– Между вами уже что-нибудь было? – Хозяин Висячей башни вперил свой опытный взгляд в Цинь Шутяня, как бы проникая и самые тайные уголки его души.

– Ну что вы! Если бы было, я бы не посмел утаивать это от вас! – заискивающе ответил Цинь, но тут же бесстыдно ухмыльнулся.

– Врешь! Когда это у вас началось?

– Если вы имеете в виду самые невинные отношения, гражданин начальник, то я уже не помню, откровенно вам говорю… Просто мы каждый день подметали улицу; она вдова, я – холостяк, вот и захотели пожениться.

– Сломанное коромысло со старой корзиной! Сколько раз у вас это было?!

– Ни разу! Мы бы не осмелились без разрешения начальства…

– Опять врешь! Ты кого хочешь обмануть? Красивая, нерожавшая бабенка, да чтоб не приветила такого старого кота?

Цинь Шутянь немного покраснел.

– Гражданин начальник, не надо смеяться над нами. Фениксы дружат с фениксами, а куры с курами… Может объединенная бригада рекомендовать нас коммуне для регистрации?

Ван Цюшэ доковылял до большого камня, сел, и снова его глаза на полном круглом лице стали почти треугольными. Он смотрел в «покаянное письмо» Цинь Шутяня и, казалось, размышлял над сложным политическим вопросом:

– Два вредителя хотят пожениться… Есть ли в законе о браке какие-нибудь статьи на этот счет? Похоже, там говорится только о гражданах, обладающих политическими правами… А какие вы граждане? Вы – объекты диктатуры пролетариата, отбросы общества!

Цинь Шутянь закусил губу. Теперь на его лице уже не было заискивающей улыбки.

– Гражданин секретарь, ведь мы все-таки люди! Дурные, черные, но люди!… Даже если бы мы были скотами, нам все равно нельзя было бы запретить спариваться!

Ван Цюшэ неожиданно захохотал так, что у него даже слезы на глазах выступили:

– Вот что, Помешанный Цинь, мать твою… Я вас не считаю скотами, так что нечего пакости говорить. В Китае для всех одна политика… На этот раз я вам пособлю, передам твое письмо сначала на рассмотрение ревкома объединенной бригады, а потом на резолюцию в коммуну. Но заранее предупреждаю: из центра только что спустили бумагу и требуют начать движение за очистку классовых рядов, так что трудно сказать, разрешат ли вам!

Цинь Шутянь не на шутку испугался:

– Гражданин секретарь, наше дело целиком зависит от того, как вы представите его коммуне. Замолвите за нас словечко! Признаюсь вам откровенно, у нас уже было…

Ван Цюшэ оперся на клюку и округлил глаза:

– Было? Что было?