В доме музыка жила. Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев, Святослав Рихтер

Но однажды мама сама прибежала домой разобиженная, расстроенная, со слезами на глазах, вызванными острым чувством несправедливости. После первого исполнения в Москве Восьмой симфонии Шостаковича мама испытала глубокое потрясение и, по-моему, до конца своих дней считала эту симфонию самой гениальной из симфоний Шостаковича. Под сильнейшим впечатлением она спустилась на этаж ниже к Поляновским и там, захлебываясь от переполнявших ее чувств, стала говорить об этой симфонии. Все это происходило в период, когда хвалить Шостаковича считалось глубоко предосудительным. Поэтому, как и следовало ожидать, Поляновский не только не поддержал маму, но мягко, в своей ласковой манере, как бы увещевая заблуждавшееся дитя, стал говорить, что это совершенно слабое, беспомощное, бессодержательное, мрачное, беспросветное сочинение и т. д. Мама встретилась со стеной непонимания, очень огорчилась, но, видимо, поверила, что Поляновский говорит искренно, хоть и чушь. И вдруг спустя много лет она прибегает домой, как я уже сказала, чуть ли не в слезах. Я спросила ее, что случилось, и мама в отчаянии говорит: «Ты знаешь, что сказал Георгий Александрович? (Пора гонений на Шостаковича к этому времени утихла.) Он сказал: «Помнишь, Зарочка, как ты ругала Восьмую симфонию? а мне она сразу понравилась! Потрясающее сочинение». Мама просто онемела от этого заявления и стала говорить: как же, ведь все было наоборот, но Поляновский твердо стоял на своем. Пишу об этом эпизоде неохотно, но хамелеонство стало одной из самых типичных черт людей, и Поляновский, как и почти все искусствоведы, противоречившие себе из-за политической конъюнктуры на каждом шагу, был лишь рядовым членом этой армии.

Несмотря на обиду, дружеские отношения между ними постепенно наладились, хоть мама и ходила к Поляновским главным образом из-за тети Тани – Татьяны Семеновны Поляновской, жены Георгия Александровича, которую очень любила. Так получилось, что я часто пишу о совершенно необыкновенных по своим тем или иным качествам женщинах. В моих оценках нет никакого преувеличения: все это было именно так, и я не только не проявляю излишней восторженности, но скорее робею в выражении своего восхищения. Конечно же, тетя Таня – одна из этих женщин. Не знаю почему, но теперь я больше не встречаю таких. Тетя Таня спокойная, приветливая, очень добрая, ласковая со мной, умная, великолепная хозяйка и любящая жена, всегда вызывала у меня особое чувство, – может быть, точнее всего будет обозначить это чувство как твердую уверенность в ее полной недосягаемости. И действительно: ее поведение, ее облик всегда были женственны и совершенно безупречны. Стол накрыт обязательно в столовой (а не в кухне, как это было в Москве принято), настроение у нее (насколько я могла судить, а я бывала там часто) всегда ровное, спокойное, исполненное доброжелательности. Единственные стычки, которые возникали между мной и тетей Таней, касались политики, где мы обе были неумолимы. Но не ссорились. Тетя Таня, казалось, позволяла любить себя обожающему ее Г.А., и для меня их отношения, их долгий брак всегда оставались загадкой. «И буду век ему верна». Что-то похожее чудилось мне в этом союзе. Нечего и говорить, что тетя Таня была преданной и верной женой, но почему-то ни разу в жизни не прослушала ни одной лекции Георгия Александровича и практически из дома не выходила, разве что изредка поднималась на один этаж, чтобы посидеть с моей уже больной мамой. Это всегда было целым событием. Тетя Таня одевалась с еще большей тщательностью, еще аккуратнее выглядели ее седые букольки, в квартире раздавался знакомый запах духов, она обязательно приносила с собой что-нибудь печеное собственного изготовления, и в ее посещениях ощущалась торжественность.

Георгия Александровича и тетю Таню связывало друг с другом общее несчастье: в раннем возрасте упал и тяжело повредил себе позвоночник их обожаемый сын Александр, которого они называли Свет. От природы он обладал выдающимися способностями, памятью и огромной эрудицией.

Но судьба распорядилась сделать его инвалидом на всю жизнь. И хотя он с отличием заочно окончил университет, ни тетя Таня, ни Г.А. (думаю, что руководила всем тетя Таня) не решились попробовать пустить его в жизнь, а оставили навсегда возле себя. Он существенно помогал Г.А., печатал для него, помогал ему своими недюжинными познаниями, работал вместе с ним и, не имея никакого общества, боготворил его. Умерли Георгий Александрович и тетя Таня. Теперь Свет – Александр Георгиевич – это одинокий, но не унывающий, гордый в своем одиночестве, едва способный передвигаться труженик. Он с фанатической преданностью делу отца приводит в порядок архив Георгия Александровича. Ни в одном из мест, где от Света безропотно принимают этот архив, его не смеют обидеть. В архиве отца заключен весь смысл его жизни. И эта его занятость дает ему силы, чтобы жить, выживать. Он всегда весел и приветлив.