В доме с высокими потолками

— Роберт, дружище, — мистер Скотт ничуть не изменился в лице, а, напротив, искренне улыбнулся в ответ, — как же я по тебе скучал. В Америке мне не хватало твоего задора. Мужчины предпочитают выпивку и женщин, а изысканные беседы им, видишь ли, не по нраву.

За все это время она ни на шаг не отошла от фортепиано, и ей с трудом удавалось следить за ходом беседы.

— Мне кажется, — мистер Скотт тем временем продолжал, — ценителем музыки может оказаться человек и без соответствующего образования. Это же нечто неосязаемое и высокое, ты не согласен?

— Боюсь, что нет, – лорд Элтби перевел взгляд на нее. – В музыке, как и во всем остальном, есть свои критерии оценки. Позволь же узнать, как можно говорить о том, о чем не имеешь ни малейшего представления. – Он прервался лишь для того, чтобы подойти к фортепиано, — мисс Оутсон, что вы скажете на это?

Он взял несколько аккордов.

— Что конкретно вы хотите услышать, милорд? – Она боялась выдать свое замешательство.

— Как вы находите звучание? В исполнении я более чем уверен.

— Более совершенное, нежели то, что мне приходилось слышать прежде.

— Да, это определенно оценка, – лорд Элтби насмехался над ней.

Она выглядела смешно в этом квакерском платье, болтавшемся на ней, как флаг Британии на ветру, с заломленными за спину, как того не подобает, руками, и нелепым ответом на его вопрос.

И поделом, ей давно пора было покинуть хозяина дома и его заграничного друга. А ведь она могла избежать нежелательного разговора, если бы оказалась более расторопной и понятливой. Что же теперь остается, в очередной раз упрекнуть себя за глупость?

— Оценка соответствует моему, как вы, милорд, точно заметили, ограниченному представлению. Боюсь, я высказала исключительно личное и неуместное в этом случае мнение, и если бы меня не спросили о нем, потрудилась оставить его при себе, – она говорила спокойно, не торопясь, произнося с нужной расстановкой каждое новое слово.

Глава 10

Мужчины молчали. Сорвавшиеся с уст слова только подтверждали сказанное лордом Элтби. Однако что-то в ее особой интонации, во взгляде теперь уже таких сосредоточенных глаз выдавало подлинную «ее». Даже полное признание своей несостоятельности прозвучало как вызов. Она плохо помнила, как откланялась и вышла из комнаты, захватив с собою поднос с чайным сервизом.

Еще долго после этого разговора она пребывала в подавленном состоянии, а когда вернулась миссис Глендовер и поведала ей о скором отъезде хозяина и мистера Скотта в Лондон, все также оставалась равнодушной, продолжая очищать картофель от кожуры. Она боялась, что к этому времени ей будет предоставлен расчет, а проще говоря – ее выдворят из дома без лишних объяснений. Она позволила недопустимое подчиненной поведение; она и не думала о том, что кто-то, в особенности лорд Элтби, мог не распознать скрытый смысл, который неведомо по каким причинам ей удалось вложить в свои слова. Нет. Она знала причину, ее удивляла та смелость и решительность, на которую пошла она, некогда так уповавшая на эту работу и желавшая остаться в доме лорда Элтби превыше всего.

В такие ненастные дни темнело рано. В кухне уже зажгли свечи. Миссис Глендовер пыталась завязать с ней разговор, но напрасно. Она довольно коротко отвечала, как и раньше старательно выполняя поручения миссис Ларсон. В какой-то момент ей действительно хотелось поведать миссис Глендовер обо всех своих опасениях после недавней встречи с лордом Элтби, но она так и не решилась – скорее всего, из-за страха вызвать недовольство самой миссис Глендовер. «Боишься, — говорила она себе, — снова боишься,… Зачем ты это сказала?.. Как могла?..». Вопросы теснились в ее голове, и она уже представляла, как все должно произойти. Представляла миссис Глендовер, холодно провожавшую ее, дождливую ночь и неизвестную дорогу… А ведь завтра воскресный день, и ей так не терпелось посетить службу, выбраться за пределы поместья, увидеть неизведанные еще окрестности поселка. Значит, все было напрасно – и те нечеловеческие усилия, которые пришлось потратить на ее ныне уже здоровый цвет лица и мирный взгляд голубых глаз, на спокойный ход ее мыслей, а главное, на первые взросшие в ее душе побеги надежды на новую жизнь.

До позднего вечера ничего ровным счетом не происходило. Она ждала ужина с особым нетерпением, но и после него все оставалось на своих местах. Миссис Глендовер отказалась от затеи выведать источник ее излишней молчаливости. Ведь за прошедшие несколько дней ее подопечная стала общительной, охотно поддерживала разговор за ужином с прислугой дома. И пусть она все еще боялась высказывать свое мнение откровенно вслух, с ней было приятно обсудить домашние дела и предстоящую зиму. Однако миссис Глендовер хорошо помнила, как еще две недели назад эта девушка пугалась дневного света и избегала людей. Что ж, возможно, воспоминания из недавнего прошлого напомнили о себе, а те представлялись миссис Глендовер в самых черных красках.