Онъ въ письмахъ неоднократно поручалъ ей свою мастерскую, и она охраняла ее, какъ святыню. Всякій слдъ варварскаго покушенія, совершеннаго мстительной женщиной, былъ давно уничтоженъ. Въ зимнемъ саду тихо журчалъ лишь одинъ большой фонтанъ и распространялъ прохладу въ мастерской; пальмы великолпно разрослись и угрожали пробить стеклянную крышу своими вершинами, а среди бархатистыхъ листьевъ глоксиній блестли уже ранніе цвты.
Донна Мерседесъ придвинула къ мольберту столикъ рококо и поставила на него вазу. Потомъ взяла изъ шкафа высокій стеклянный венеціанскій бокалъ, наполнила его свжей водой изъ бассейна, опустила туда букетъ и поставила его рядомъ съ вазой… Робко опустила она руку въ карманъ и вынула оттуда маленькій простой футляръ; въ послднее время она постоянно носила его при себ, но почему то не ршалась положить, куда слдуетъ.
Она нажала пружину, и на нее со слоновой дощечки гордо и грустно глядло лицо двочки. Улыбаясь, она засунула футляръ въ середину букета, и травки сомкнулись надъ нимъ, – они конечно не знали, что между ними скрывалось раскаяніе совершенно измнившагося женскаго сердца…
Все удалось, какъ нельзя лучше; ея блестящій взоръ съ удовольствіемъ скользнулъ по столику; и она начала ходить по комнат, то наклоняясь, чтобы положить удобне и ближе къ креслу шкуру пантеры, то поднять съ блестящаго мозаиковаго пола какую-нибудь щепочку, занесенную сюда на подол платья; наклоняясь она замтила отколовшуюся косу и подняла руки, чтобы ее пришпилить.
– Дорогая моя, какъ ты меня обрадовала, – раздался вдругъ страстный возгласъ въ мастерской.
Она вскрикнула и покачнулась, но въ ту же минуту очутилась въ объятіяхъ. Надъ ней склонилось лицо, загорвшее отъ солнца, но съ глубокимъ выраженіемъ въ каждой неправильной черт его, и блестящіе голубые глаза, сіявшіе счастьемъ, смотрли на нее. He владя собой она обвила руками его шею и позволяла ему цловать свое лицо.
Потомъ она попыталась освободиться.
– Злой, – проговорила она, – это непозволительное нечаянное нападеніе! Въ первомъ испуг…
– Въ первомъ испуг, Мерседесъ? – спросилъ онъ, не выпуская ея изъ объятій. – Въ первомъ испуг ты стала моей?
Онъ засмялся. Какъ весело и сердечно звучалъ этотъ смхъ.
– Ты можетъ быть желаешь, чтобы я формально высказалъ то, что мы давно уже читали между строкъ въ нашихъ письмахъ?
– Нтъ, этого не надо! Я знаю, что ты меня искренно и серьезно любишь, – сказала она, и ея блестящій взоръ смягчился и засіялъ кроткимъ свтомъ, въ которомъ выражалась преданность.
– Мерседесъ! – Глубоко взволнованный онъ привлекъ ее къ окну. – Дай мн посмотрть на тебя! ты не та, которая внушала мн безумную страсть, ненависть, отвращеніе, – женщина, непонятнымъ образомъ соединявшая въ себ ангела и дьявола, умвшая говорить злыя слова съ холоднымъ поражающимъ на смерть взоромъ…
– Довольно! Я говорила и длала многое единственно изъ упорства, ради личной обороны противъ побдоноснаго ужаснаго нмца съ „холодной рыбьей кровью“!
И она спрятала свое лицо на его груди.
– О, моя бдная ослпленная мадонна! – вскричалъ онъ смясь и поворачиваясь къ шкафу, въ который онъ нкогда спряталъ свернутое полотно масляной картины. – Глаза то были настоящіе!
Она съ удивленіемъ посмотрла на него.
– Да,
Онъ вдругъ опустилъ руки и, глубоко вздохнувъ, отошелъ отъ нея.
– Вотъ что долженъ я теб сказать… Ты живешь въ волшебномъ замк, утопаешь въ сказочной роскоши и привыкла бросать деньги щедрой рукой. Хотя я люблю тебя горячо и сильно, насъ можетъ разлучить твое желаніе остаться въ этомъ отношеніи донной де-Вальмазеда…