В доме Шиллинга (дореволюционная орфография)

– Ахъ, ch`er baron[20], что сдлали въ Америк изъ маленькой рзвой Люсиль! Избави Богъ! Цлые мсяцы передъ смертью Феликса, это противное примиреніе съ бабушкой было постоянной темой разговора въ комнат больного, а я, бдное созданье, должна была со всмъ соглашаться и утвердительно кивать головой, если не желала слушать страшныхъ грубостей отъ доктора и наставленій отъ донны Мерседесъ… Но я снова здсь, опять такая, какъ была прежде, и не намрена больше играть комедію, а затмъ „пунктумъ“ [21], какъ говорилъ старый баронъ, который тоже умеръ. Очень желала бы я знать, что бы онъ сказалъ, узнавъ, что моихъ дтей привезли сюда чтобы заискивать „расположеніе“ грубой женщины, которую онъ не могъ выносить и такъ же сильно ненавидлъ, какъ и я. Пусть она только придетъ! Пусть осмлится дотронуться своими грубыми руками до моей нжненькой Паулы!

Она вдругъ умолкла и съ торжествующимъ видомъ протянула руку по направленію своей невстки.

– Тамъ ты отвчала мн гордой усмшкой или рзкимъ замчаніемъ, когда я возмущалась этимъ безумнымъ планомъ, – конечно, ты знала это лучше моего! Но когда я, прозжая мимо, указала теб драгоцнное старое монастырское гнздо, тогда исчезло геройство, разсялись иллюзіи, ты поблднла, какъ смерть, и представляла собой олицетвореніе ужаса.

Мерседесъ закусила губы и нагнулась къ Іозе, который въ страх отъ незнакомой ему обстановки подбжалъ къ ней и охватилъ ея талію своими рученками.

– Я знаю эту блдность, я чувствую, какъ кровь у меня приливаетъ къ сердцу съ той минуты, какъ на меня пахнуло воздухомъ Германіи, – сказала она посл минутнаго молчанія, тяжело переводя духъ, и ея мрачный взглядъ устремился куда-то въ пространство мимо стоявшаго близъ нея барона Шиллинга. – Я не думала, что вся моя натура будетъ возмущаться противъ нея, такъ какъ по отцу то я нмка, теперь я знаю, что онъ не оставилъ мн въ наслдство ни симпатіи, ни любви къ родин, гд онъ былъ такъ несчастливъ.

Ей не надо было уврять, что кровь у нея бурно приливала къ сердцу, это слышалось въ глубокомъ страстномъ звук ея голоса.

– Я знаю, что общала Феликсу, но меня охватываетъ ужасъ при вид этого развалившагося дома; такъ и кажется, что тамъ обитаютъ голодъ, нужда, подлость – и тамъ я должна искать бабушку нашихъ дтей!

Охвативъ обими руками блокурую головку мальчика, она прижала его къ себ съ чувствомъ страстной нжности, къ которому примшивалось также и чувство оскорбенной гордости.

– Я знаю прошлое моего отца, – продолжала она упавшимъ взволнованнымъ голосомъ, тяжело переводя духъ, – и теперь мн кажется, что я вижу передъ собой то несчастное время его жизни, когда онъ взялъ изъ этого мрачнаго угла предшественницу моей гордой матери.

Люсиль съ плутовской улыбкой услась опять поудобне и стала играть серебряной кистью подушки, на которую опиралась рукой. Ея пикантное личико съ злыми глазками сіяло отъ удовольствія: „донна Мерседесъ“ со своимъ испанскимъ высокомріемъ въ первую же минуту уронила себя въ глазахъ нмецкаго дворянина, простота обращенія котораго вошла въ поговорку въ Берлин. Теперь онъ долженъ понять, какъ она страдаетъ подъ надзоромъ такого ментора. Но она вдругъ нашла, что онъ ужъ не тотъ – милый баронъ Шиллингъ, какимъ она его знала прежде. Его манеры и обращеніе показались ей дерзкими и грубыми – чего ради слушалъ онъ такъ внимательно, точно евангеліе, желчную филиппику желтой испанки противъ Германіи? А ее, главное лицо, Люсиль Фурніе, вдову Люціана, которую онъ долженъ былъ беречь, какъ самое дорогое сокровище, оставленное ему его другомъ, ее онъ оставлялъ безъ вниманія въ уголк дивана, какъ деревянныя модели въ своей мастерской! Чудовище!

Серебряная кисть вертлась у нея въ рук, какъ волчекъ, а маленькая ножка бшено выбивала тактъ о кушетку.

– „Нищета“, „подлость“, „мрачный уголъ“, – повторила она съ паосомъ и громко засмялась. – Монастырскій домъ произвелъ прекрасное впечатлніе, – я отомщена, вполн отомщена! Я вспомнить не могу о томъ ужасномъ вечер, когда мы, бдный Феликсъ и я, бжали изъ этого мрачнаго ужаснаго ада. Тогда мы, какъ заблудившіяся дти, пришли сюда, гд былъ свтъ и блескъ. Ваша супруга, ch`er baron, сидла тамъ въ кресл и вышивала, – а что она еще продолжаетъ вышивать? ахъ, вотъ вспомнила, существуетъ еще маленькая бестія Минка, имвшая такое пристрастіе къ миніатюрнымъ портретамъ.

Теперь онъ рзкимъ движеніемъ повернулся къ ней.