В доме Шиллинга

— Я также! — Она встала съ намреніемъ пустить въ ходъ послднее средство. — Я никогда не забуду, какъ я прізжала передъ свадьбой на нсколько часовъ въ домъ Шиллинга, чтобы осмотрться. Зачмъ я буду отрицать, что я была испугана, испугана главнымъ образомъ за тебя, что теб придется привести молодую жену въ прокопченный табачнымъ дымомъ домъ стараго солдата… Все, что можно было тогда сдлать, чтобы избавить тебя отъ этого стыда было сдлано мной охотно и съ полнымъ самоотверженіемъ, домъ Шиллинга черезъ нсколько недль сталъ приличнымъ пріютомъ для насъ. Ты къ сожалнію очень скоро забылъ это…

— Никогда! ты объ этомъ позаботилась. — Онъ насмшливо разсмялся. — Иначе какъ же бы я могъ безпрестанно вздыхать: «помилуй Господи бднаго человка отъ богатой жены».

Она провела нсколько разъ носовымъ платкомъ по лбу, точно у нея отъ страха выступилъ холодный потъ; но упрямство и безпримрная самоувренность, что она поставитъ на своемъ, если захочетъ, одержали верхъ и теперь.

— Такъ вдь можно стряхнуть съ себя ненавистное иго, — сказала она дерзко и вызывающе.

— При всякомъ другомъ брак, совершенномъ по католическому обряду трудно; намъ же это будетъ легко сдлать, — я знаю! Черная дама тамъ въ бель-этаж, твоя дорогая самоотверженная подруга, уже давно иметъ въ карман разршеніе изъ Рима.

— Ты зналъ это и не пошевелилъ пальцемъ, чтобы ускорить желанное освобожденіе? — торжествовала она.

— Потому что я не хотлъ участвовать въ этихъ монастырскихъ интригахъ; но прежде всего я долженъ былъ въ постоянной борьб съ собственным желаніями — я нисколько этого не скрываю — сохранить свою совсть чистой отъ внутренняго укора, что я содйствовалъ твоему заключенію въ монастырь.

— Арнольдъ!

Онъ отступилъ на нсколько шаговъ, какъ бы испуганный ея измнившимся голосомъ.

Это совсмъ недвусмысленное движеніе привело ее въ ярость.

— Ты, можетъ быть, также представилъ себ, что тогда монастырь поглотитъ все, что придавало блескъ барону Шиллингъ? — дерзко сказала она. — Неужели ты серьезно думаешь, что, когда ты выступишь въ свтъ безъ меня, теб, человку безъ всякаго состоянія, будутъ оказывать такой же почетъ, какъ до сихъ поръ!

— А ты думаешь, что я придавалъ когда нибудь хоть малйшее значеніе этому сомнительному почету? — прервалъ онъ ее гнвнымъ голосомъ. — Я спрашиваю тебя, что это за люди, которые оказываютъ уваженіе только богатому помщику — nota bene[42] въ данномъ случа «мужу своей жены?» Кучка чиновниковъ, которые, въ нашъ не отличающійся богатствомъ вкъ, рады, что могутъ считать однимъ богачемъ больше въ своихъ рядахъ. Они не составляютъ свта, который произноситъ мое имя съ уваженіемъ, и если я теперь отправлюсь безъ тебя…

— Ты не будешь имть родного очага, куда бы ты могъ возвратиться…

— Ты думаешь? Старый милый домъ съ колоннами и садъ мои! Эта картина, — онъ указалъ на мольбертъ, — погашаетъ послдній долгъ, бывшій на этомъ имніи! Больше мн ничего и не надо! Сюда не попало ни одного штейнбрюковскаго гроша, и въ силу своихъ законныхъ неограниченныхъ правъ я попросилъ бы тебя вывезти, какъ можно скоре, все принадлежащее теб, все до послдняго гвоздя.

Теперь она сдалась.

— Арнольдъ, прости! — вскричала она, бросаясь къ нему съ протянутыми руками.

— Прочь! — вскричалъ онъ вн себя; несмотря на умнье владть собой онъ дрожалъ, какъ въ лихорадк. — Посл всего, что наговорилъ мн твой ядовитый языкъ, ничто въ мір не можетъ помирить насъ… Ступай къ тмъ, «которые ждутъ тебя съ распростертыми объятіями!» Ступай къ своимъ воспитательницамъ! Пусть он пожинаютъ плоды своей воспитательной системы и борются съ злыми демонами, отравившими мн жизнь… Он проклинаютъ театръ съ его «дьявольскимъ навожденіемъ» и не думаютъ о томъ, что своимъ лицемрнымъ воспитаніемъ двушекъ вносятъ комедію въ супружество, въ домъ ничего не подозрвающаго мужа.

Онъ быстро направился къ витой лстниц, между тмъ какъ пораженная баронесса опустилась на колни подл кресла.

— А ты не думаешь о томъ, что поступая такъ, скомпрометтируешь тхъ, которые такъ гордо и высокомрно смотрятъ со стнъ большого салона? — вскричала она и подняла голову. — До сихъ поръ очень немногіе знаютъ, въ какомъ бдственномъ положеніи были Шиллинги, но въ ту минуту, когда мы разстанемся, и церковь, съ моего согласія, овладетъ всмъ, что принадлежитъ мн, вс узнаютъ, что старый баронъ Крафтъ фонъ Шиллингъ на склон дней своихъ не владлъ ни однимъ стеблемъ въ лугахъ, ни однимъ деревомъ въ лсу.

— Пускай знаютъ! Отъ этого страдаемъ лишь мы сами; никто не терялъ при этомъ ни одного пфеннига, — наше имя совершенно чисто отъ обмана!

— Ho по меньшей мр вс будутъ смяться, что величественные владльцы дома съ колоннами были бдны, какъ церковныя мыши, и, что называется, «пускали пыль въ глаза», — сказала она поднимаясь. Ей показалось, что голосъ ея на минуту ослаблъ, осанка потеряла внушающую уваженіе величественность, теперь она какъ будто снова почувствовала почву подъ ногами.

— Арнольдъ, пусть этимъ кончится наша ссора! — вскричала она и, протянувъ руки, пошла къ нему. — Я общаю теб, что никогда не коснусь этого предмета, — помиримся!