В доме Шиллинга

Фонъ-Шиллинги придерживались новаго духа времени. Нюренбергскій мастеръ вмсто перенесенной стны поставилъ вдоль улицы художественную желзную ршетку, прозрачную и тонкую, какъ брабантское кружево; находившійся за ней зеленый лугъ былъ изрзанъ узкими перекрещивающимися дорожками, усыпанными краснымъ пескомъ, и раздленъ ими на отдльныя лужайки и клумбы, наполненныя розами, шалфеемъ и пестрыми гвоздиками; передъ портикомъ изъ высокой прекрасной блоснжной группы билъ фонтанъ, a кругомъ него бросали тнь рдкія роскошныя деревья. Сосди суконщики были консервативне рыцарей фонъ-Шиллингъ. Они ничего не ломали и не строили, только поддерживали, что было: если гд ослабвалъ камень, они старательно его вмазывали; поэтому «монастырское помстье», какъ они продолжали называть свое владніе, и посл трехъ столтій имло тотъ же видъ, какой ему дали монахи. Почернвшій отъ времени, покосившійся и, казалось, глубоко освшій въ землю фронтонъ какъ всегда неуклюже и мрачно выглядывалъ изъ-за стны, отдлявшей его отъ улицы. И стна эта была вся въ заплатахъ такъ же, какъ и дубовыя ворота подъ сводчатой аркой, и маленькая калитка подл нихъ, у которой нкогда звонили усталые путники, прося пріюта, и которая и теперь такъ же, какъ тогда скрипла и визжала, когда въ шесть часовъ вечера къ бывшему суконщику приходили люди изо всхъ улицъ и переулковъ за молокомъ, потому что Вольфрамы скоро замнили ткацкій станокъ земледліемъ и старательно скупали прінадлежавшіе городу поля, луга и выгоны.

Они скряжничали, тряслись надъ каждой копейкой, и вс были одинаковаго характера. Мужчины не стыдились ходить за плугомъ, а женщины аккуратно появлялись вечеромъ за прилавкомъ и сами продавали молоко, чтобы ни одинъ пфеннигъ не попалъ въ руки ненадежныхъ служанокъ. И хорошо длали Вольфрамы, какъ это доказало потомъ время. Богатство ихъ росло, а вмст съ нимъ и всеобщее къ нимъ уваженіе: они вс почти единогласно были выбираемы въ городской магистратъ, и наконецъ столтія черезъ полтора наступилъ часъ, когда фонъ-Шиллинги сочли нужнымъ замтить, что у нихъ есть сосдъ. Съ этихъ поръ завязались дружескія отношенія. Высокая стна оставалась — она между тмъ со стороны Шиллинговъ покрылась непроницаемой чащей винограда самаго лучшаго сорта, а съ противоположной стороны цпкими втвями темнаго плюща — но духъ боле гуманнаго времени проскользнулъ черезъ нее; Шиллинги не считали уже низкимъ для себя быть воспріемниками маленькаго Вольфрама, а сосдъ сенаторъ не считалъ за особую честь, если они приглашали его къ себ на обдъ. Да, въ теченіе послдняго столтія произошли большія перемны въ положеніи обихъ семей: между тмъ какъ нкогда презираемые всми суконщики возвысились до патриціевъ и пріобрли огромное состоянiе, Шиллинги окончательно разорились. Они вслдствіе своей знатности вели роскошную жизнь, и послдній въ род баронъ Крафтъ фонъ-Шиллингъ былъ уже наканун разоренія, когда умеръ его двоюродный братъ, которому было заложено все его имущество. И это было спасеніемъ падающему роду — единственный сынъ барона женился на единственной дочери покойнаго и въ приданое за ней получилъ опять вс шиллинговскія помстья. Это случилось въ 1860 году.

Въ этомъ же году въ сосднемъ дом совершилось событіе, встрченное съ большой радостью. Въ нсколькихъ поколніяхъ семья Вольфрамовъ всегда имла наслдника: но въ послдніе пятьдесятъ лтъ въ монастырскомъ помсть не родилось ни одного мальчика. Поэтому послдній въ род, совтникъ и оберъ-бургомистръ города Францъ Вольфрамъ, сдлался мрачнымъ и неразговорчивымъ. Пять дочерей одна за другой явились на свтъ Божій; вс пять «нестерпимо» блокурыя, какъ мать, вс съ наклонностью прятаться по темнымъ угламъ при вид строгаго отца, но они не долго прожили…

Госпожа совтница, точно виноватая, скромно и безмолвно проводила свою жизнь подл ожесточеннаго супруга; только его приближеніе вызывало краску сильнаго испуга на ея блдное лицо, а то она походила на движущуюся каменную статую.

И вотъ черезъ семь лтъ посл смерти своей послдней дочки она опять лежала въ задней комнат подъ блоснжнымъ пологомъ: тяжелыя темныя облака покрывали небо, но единственный пробившійся лучъ солнца игралъ на блдномъ чел страдалицы.

— Сынъ! — торжественно произнесла старая акушерка.

— Вольфрамъ! — вырвался радостный крикъ изъ устъ совтника.

Онъ бросилъ два золотыхъ въ ванну, въ которой купали ребенка, потомъ подошелъ къ кровати и въ первый разъ посл двадцатилтняго супружества поцловалъ руку жены, давшей жизнь его сыну.

Потомъ наступилъ день, какого еще не видало никогда монастырское помстье.