В доме Шиллинга

Это было сказано, какъ приказаніе. Феликсъ гнвно закусилъ нижнюю губу и пошелъ въ сосднюю комнату. Тамъ постоянно находился обденный столъ, а въ глубокой оконной ниш постоянно сидла хозяйка. Окна такъ же, какъ и кухонныя, выходили на задній дворъ, который былъ окруженъ хозяйственными строеніями и стной дома Шиллинговъ. Вдоль верхняго этажа строеній шла крытая галерея, куда выходилъ рядъ маленькихъ оконъ и узкихъ дверей нкогда монашескихъ келлій, — теперь это были амбары и кладовыя. На наружныхъ стнахъ висли сита и ршета, а на деревянныхъ перилахъ хлбные мшки и лошадиныя попоны. Висячая галлерея затемняла дворъ, а особенно комнату, передъ окнами которой еще вковой вязъ раскидывалъ свои могучія втви. Въ этомъ зеленоватомъ мутномъ свт, падавшемъ въ нишу, стоялъ рабочій столикъ, и кроткая совтница проводила тамъ часы отдыха своей скудной любовью брачной жизни. Кудахтанье и клохтанье куръ, мычанье коровъ въ стойлахъ, шмыганье взадъ и впередъ работниковъ и работницъ были единственными проявленіями жизни для одинокой затворницы.

Феликсъ вспомнилъ, какъ однажды въ воскресенье посл обда, думая, что ея строгій мужъ ушелъ, она поставила возл себя корзинку со своей спавшей маленькой дочкой. Вдругъ совтникъ вошелъ въ комнату. Бдная женщина испуганно вздрогнула, яркая краска разлилась по блдному лицу, наперстокъ, ножницы, иголки посыпались на полъ, а мрачный человкъ, бросивъ косой взглядъ на дтскую постельку, язвительно сказалъ, что здсь его столовая, а не дтская.

Этотъ случай живо вспомнился Феликсу при вход въ комнату, потому что на томъ самомъ мст спалъ теперь ребенокъ, но не въ простой корзинк подъ пестрымъ одяломъ, тамъ стояла теперь изящная колыбель съ зеленымъ шелковымъ пологомъ и такимъ же одяломъ поверхъ блой тонкой простыни… А у рабочаго стола на мст стройной кроткой женщины сидла толстая почти четыреугольная баба, повязанная по-деревенски платкомъ, съ грубымъ нахальнымъ лицомъ и вязала толстый чулокъ. Она не приподнялась, когда вошелъ молодой человкъ и продолжала качать ногой колыбель, — она прекрасно понимала, что кормилица теперь была главнымъ лицомъ въ монастырскомъ помсть.

Феликсу очень хотлось заглянуть подъ пологъ, чтобы увидеть лицо своего маленькаго спящаго двоюроднаго брата, но видъ служанки на мсте покойной тетушки возмущалъ и оскорблялъ его. Онъ молча слъ за столъ и досталъ изъ кармана кожаный футляръ, изъ котораго вынулъ серебряный столовой приборъ. Это была единственная фамильная вещь Люціана, которую раздраженная непримиримая женщина привезла съ собой изъ Кенигсберга, подарокъ ддушки давно уже умершаго полковника Люціана своему внуку Феликсу, которого онъ крестилъ. Съ тхъ поръ футляръ стоялъ въ самомъ темномъ углу шкафа, гд хранилось серебро. Во время своего продолжительнаго пребыванія въ монастырскомъ помсть юный владлецъ его случайно увидлъ старательно спрятанный ддовскій подарокъ; онъ тотчасъ же узналъ его и, несмотря на протесты матери, съ радостно бьющимся сердцемъ объявилъ его своей собственностью.

И теперь онъ отстранилъ простой накрытый для него приборъ и разложилъ свой серебряный. Въ эту минуту вошла маіорша. Она несла на поднос жаренаго цыпленка и салатъ изъ огурцовъ и, только что хотла поставить сыну горячую тарелку, какъ увидла серебряный приборъ. Она сильно покраснла и остановилась безъ движенія.

— Что же, нашъ приборъ недостаточно чистъ или приличенъ для тебя? — спросила она рзкимъ, прерывающимся голосомъ.

— Вовсе нтъ, мама, — возразилъ молодой человкъ и съ нжнымъ выраженіемъ въ лиц положилъ руку на ручку ножа, гд крупными буквами было вырзано имя Люціана, — но я такъ счастливъ, что имю въ употребленіи вещь, напоминающую старое время — съ этимъ сувениромъ я никогда не разстаюсь!.. Я хорошо помню своего красиваго гордаго ддушку, хотя мн было всего четыре года, когда онъ умеръ. Папа…

Стукъ и звонъ заставили его вздрогнуть и опомниться, — первый разъ въ теченіе многихъ лтъ съ языка его почти безсознательно сорвалось дорогое для него слово «отецъ», которое строгая мать запретила ему произносить, — и она стояла передъ нимъ разгнванная, съ сверкающими глазами. Отъ ея только что вспыхнувшаго было лица отхлынула вдругъ вся кровь, и невольно дрогнувшая рука уронила тарелку на полъ.

Кормилица вскрикнула, и ребенокъ въ колыбели тоже закричалъ.

— Еслибъ это зналъ совтникъ, госпожа маіорша! У Вита можетъ сдлаться припадокъ отъ испуга, — сказала дерзко кормилица и взяла на руки раскричавшагося ребенка. Къ величайшему удивленію сына гордая суровая женщина не возразила ни слова. Она помогла успокоить крикуна, потомъ собрала съ пола черепки и вышла въ кухню. Феликсъ зналъ, какъ страстно его дядя и его гордившаяся своимъ родомъ мать желали прямого наслдника имени Вольфрама, но онъ не подозрвалъ, какую власть имлъ этотъ малютка въ монастырскомъ помсть. Молодой человкъ съ какимъ-то ужасомъ смотрлъ на жесткіе черные волосы, торчавшіе изъ подъ сбившейся шапочки.