– Если это не будет опубликовано и не попадет в руки моих родителей, я не против, – предупредила Камилла. – Мне и так было непросто уговорить их не подавать на тебя заявление.
– Спасибо, Камилла, – пробормотал Клеман, покраснев (он всегда краснел, когда его защищали).
– Не за что, Клем. Вообще, твоя постановка доказала нам, что по части страшилок мы новички. Мой танец садабуки – ерунда по сравнению с твоей девочкой Кутисакэ. Хорошо, что я вновь вернулась к моему проекту со свадебным платьем из туалетной бумаги.
– Привет, чемпионы! Ну как? – бросил им подошедший Мехди.
С ним были Жюльен и Квентин.
– У меня сегодня презентация, – сообщил Клеман.
– И у меня тоже, – ответил Мехди, который нисколько не волновался.
– А у меня в четверг, – сказал Жюльен.
– Ну как, доволен своим комиксом? – спросил Клеман.
– Не совсем. Надеюсь, успею доделать.
– Э, братья! Ну не Сикстинскую же капеллу мы тут представляем! – воскликнул Мехди. – Я свое задание сделал за два дня.
– Еще бы, ведь у тебя уже все было готово. Да и с твоим талантом впаривать любую чушь…
– Это, типа, комплимент?
Благодаря Клеману, сохранившему копию записей с камер наблюдения, Мехди переписал себе видео, где он угрожал своим товарищам сигнальным пистолетом. На запись он наложил звук, чтобы создать впечатление, будто он заставляет их выучить наизусть суфийское стихотворение.
В этот момент к ним присоединилась Матильда. Она отказалась от идеи татуировки на затылке, а решила трафаретом нанести разноцветные силуэты Моны Лизы на капот, снятый с разбитой машины.
За ней пришли Леа и Манон, держась за руки. Леа рассталась с Квентином и стала проводить больше времени с мрачной депрессивной бунтаркой, которая, похоже, вновь почувствовала вкус к жизни и забыла про инсценировку своего самоубийства. Манон решила представить на экзамене менее оригинальное и менее мрачное произведение по мотивам аптечного шкафчика Дэмиена Херста[39]. Ее шкафчик был наполнен книгами, раскрашенными в два цвета.
При виде Леа Квентин уткнулся в свой телефон. После происшествия на перевале Ванс он лишился подружки и чувства юмора. Разрыв с Леа, потеря контроля над вечеринкой, которую он организовал, и всплывшая история о его умершем больном брате, чье существование он ото всех скрывал, отдалили его от группы. Теперь он все свободное время уделял своему ютьюб-каналу.
– Не хочу на тебя давить, – сказал Максим, обращаясь к Клеману, – но у тебя точно есть право показывать этот роман?
– А почему у меня его не должно быть? Дело закрыто, разве нет?
– Его закрыли, потому что не было жалоб.
– А жалоб не было, потому что нам пришлось порядком поторговаться с родителями, – добавила Леа. – Напомню: чтобы мой отец отказался от иска, мне пришлось убрать дилдо из моего видео.
– И что же ты клала в руки своим подопытным?
– Купюру в пятьсот евро.
– Неужели?
– После пистолета и дилдо мне ничего другого не оставалось. Только деньги.
– Три вещи, которые движут миром: власть, секс и деньги, – заметила Манон.
– Некоторые из тех, кого я снимала, реагировали совершенно невероятно. Представь, некоторые никогда не держали в руках такую банкноту. А кто-то даже думал, что это какая-то иностранная валюта.
– Эй! – воскликнул Жюльен. – Напоминаю, что и мне пришлось пободаться с родителями, чтобы они не повесили на Клемана судебное разбирательство. Хотя я на тебя порядком разозлился, брат.
– И я, – добавил Квентин, машинально потирая грудь. – Особенно из-за этого «Тазера»!
Чтобы родители простили ущерб, нанесенный во время вечеринки ужасов, Квентину пришлось согласиться на их требования и представить в качестве итоговой работы архитектурный проект дома для холостяка.
– Ах, какие мы нежные! – воскликнула Матильда. – Из всех нас больше всего времени связанной провела я. И могу сказать, что это фигня по сравнению с целым днем, проведенным на столе в тату-салоне, пока твою кожу колют иглой.
– У каждого свои закидоны, – иронично заметил Жюльен.
– Главное – результат! – заявила Матильда.
Она бесстыже задрала майку с принтом Queens of the Stone Age и показала татуировку с осьминогом, чьи щупальца спускались ей в трусы, поднимались между грудей и уходили за спину. Пирсинг на пупке служил осьминогу глазом.
– Вау! – воскликнул Клеман, вытаращив глаза.
Он единственный из группы еще не видел эту татуировку.
– Про пирсинг я не знал, – заметил Жюльен.
– Я его только неделю назад сделала.
– А это не пугает этих… ну… короче?.. – робко спросил Клеман.
– Моих любовников, ты хочешь сказать? Напротив, это их возбуждает. У них есть шанс увидеть осьминога целиком.
Она подмигнула ему и опустила майку.
– Вы еще жалуетесь! – вмешалась Манон. – Я вот лишилась своей студии, и меня заставили вернуться к матери и этому ее придурку.
– Сочувствую, – сказал Клеман.
– Но зато я осталась в выигрыше, – заверила она его, прижалась к Леа и поцеловала ее в шею, отчего та поежилась.
– Вот и я говорю! – продолжала Матильда. – Важен результат! Как и твоя книжка, Клем. Пусть и она стоит того. Возвращайся-ка с самой лучшей оценкой, иначе мы пожалеем, что встали на твою сторону.