В донесениях не сообщалось...

— Надо ж было такому случиться: в бою у одной из самоходок заклинило в пушке снаряд. Видимо, положили слишком малый пороховой заряд, и снаряд не вышел из ствола. Заряжание орудий самоходок было раздельное. Надо траекторию полета снаряда изменить, покруче его опустить, чтобы достать противника в овраге или за стеной, надо поменьше пороха положить. Когда били по танкам — порох набрасывали в заряд по максимуму.

Делать нечего, надо его оттуда извлекать. И это уже моя работа.

Отвел машину в сторону. Попробовали выбить изнутри — не идет. Сидит плотно. Оно и понятно: в бою ствол был раскален от стрельбы, а тут остыл, сузился. С внешней стороны толкать его нельзя — рванет.

Вытащили мы тогда весь боекомплект, чтобы не сдетонировал. Я приказал всем отойти подальше. Зарядил другой заряд. Накидал пороха как для стрельбы по «Тигру» и произвел выстрел. И ничего, выбило застрявший снаряд. Все живы остались. А машина тут же пошла в бой.

— Однажды, когда шли по Югославии, произошел такой случай.

Полку была поставлена задача произвести разведку боем. Пошли в атаку. Немцы держались твердо. И одну нашу машину подбили уже в глубине своей обороны. Метрах в восьмистах позади передней линии своих траншей. Перебили гусеницу. Болванкой, выпущенной из противотанкового орудия, заклинило поворотный механизм. Самоходка там и осталась.

Комполка ставит мне такую задачу: ночью пробраться в глубину немецкой обороны и вернуть на исходные и машину, и экипаж.

Взял я ремонтников. Хорошие ребята, боевые, опытные. Пошли вдоль ручья. Кое-как пробрались. Немцы нас не заметили.

Экипаж снял пулеметы, занял круговую оборону и немцев к самоходке не подпускал. Правда, те тоже держали самоходов на прицеле. Чуть только звякнем кувалдой, пули градом по броне.

У меня был хороший механик, туляк, Василий Антипович Хромушкин. Не было таких поломок, которые бы он не устранял. Такой был мастер. И в этот раз наш Василий Антипович не оплошал. Мы постепенно так освоились у немцев в тылу, что стали развлекаться таким манером. Пока работаем наруже, стараемся не шуметь. А когда устанем, залезем за броню, и в это время кто-нибудь пару раз кувалдой ударит по броне. Сразу — гр-р-р-р! — по нашей самоходке. И они свое дело делают, и мы. Но они ж не знают, что экипаж не один, что мы, ремонтники, пришли им помочь.

И вот на рассвете, когда немцы сомлели, мы завели машину, развернулись и пошли назад. Шли без стрельбы. Решили так: первыми огня не открывать, так как наша задача — вывести самоходку. Немцы тоже ни разу не выстрелили. Даже пулемет молчал. Тоже, видать, вздохнули с облегчением.

Василия Антиповича за выполнение этого задания наградили орденом Красного Знамени.

Так и шли мы по Европе. Крушевац, долина реки Моравы, Белград, Нови-Сад, Будапешт, Секешфехервар, Эстергом, Шопрон.

— Был в нашем полку экипаж Паши Бердникова. Хорошие, боевые ребята. Настоящие герои!

Когда мы взяли Владиновац, это в Югославии, Бердников на своей машине вырвался вперед. Ушел километров на восемьдесят. Полк завяз, а он прорвался и пошел с боем дальше и дальше, пока не кончилось горючее в баках. Навалились немцы. Хотели, видимо, взять живым. Но не взяли нашего Пашу Бердникова ни живым, ни мертвым.

Догнали мы его вскоре, видим: стоит самоходка, а кругом столько трупов навалено! Все в воронках. Немецкие танки горят, машины, бронетранспортеры… Побоище было великое.

Наш снаряд тяжелый, 43 килограмма! Калибр хороший — 152 миллиметра. Пушка бьет на 18 километров! И если прямой наводкой, то броню «Тигра» прошивала насквозь. Перед Пашиной самоходкой несколько «Тигров» стоят догорают.

Это было, как я уже сказал, в Югославии, между городами Владиновац и Крушевац.

Экипаж весь цел. Встретили нас. Обнялись. Мы стали расспрашивать. Паша Бердников и говорит: «Что рассказывать? Сами видите».

А у них уже ни горючего, ни снарядов, ни патронов.

— Меня ранило только однажды. И сразу — тяжело. И сразу — отвоевался. Из госпиталя — подчистую, домой, инвалидом.

Перед боем было у меня предчувствие нехорошее.

Мы, помню, продвинулись слишком далеко. Вклинились в их оборону.

Чтобы у противника создалось впечатление, что у нас много сил и они нас не отрезали контратакой, я приказал одному танковому взводу постоянно, туда-сюда, гонять свои «тридцатьчетверки». Может, они разгадали наши маневры, но контратаковать все же не осмелились. Постреливали из минометов. Но дистанцию держали, не сближались. Побаивались.

Мы, офицеры, стояли за танком. Одна мина разорвалась с недолетом, другая с перелетом, третья ударила в танк. Но вреда танку она никакого не принесла. Мы вышли из-за танка. Идем. Идем не спеша. Взвизгнула очередная мина. Я помпотеху вдруг и говорю: «Слушай, это ж моя летит». Отошли мы от танка недалеко совсем, метров пятьдесят-шестьдесят. И правда. Разрыв! — и мне в ногу осколком…

Вот с тех пор теперь и хромаю. И до Берлина не дошел. Всю жизнь жалею…

Глава 19 В Польше