В дороге

Он выбрался из машины, обошел ее и, порывшись в обшарпанном чемодане – все в том же старом, многострадальном американском чемодане, – вытащил оттуда наручные часы и показал их девочке. Та взвизгнула от восторга. Остальные в изумлении столпились вокруг. Тогда Дин склонился над ладонью девочки в поисках «самого красивого, самого маленького и прозрачного хрусталика, который она сама нашла в горах для меня». Он выбрал один, не больше ягодки, и отдал ей болтающиеся на ремешке часы. Девочки стояли с круглыми ртами, словно певчие в детском хоре. Маленькая счастливица крепко прижала добычу к прикрывающим грудь лохмотьям. Все благодарно гладили Дина, а он стоял среди них, подняв к небу свое обветренное лицо, отыскивал еще один, последний и самый высокий перевал и был похож в эту минуту на сошедшего к ним пророка. Потом он вернулся в машину. Девочки никак не хотели нас отпускать. И бесконечно долго, пока мы взбирались на уходящий прямо вверх перевал, они бежали за нами и махали руками. Повернув наконец, мы навсегда потеряли их из виду, а они все продолжали бежать.

– Прямо сердце разрывается! – вскричал Дин, стукнув себя кулаком в грудь. – До чего же могут дойти преданность и восторг! Чем же это кончится? Неужели, ползи мы достаточно медленно, они бежали бы так до самого Мехико?

– Да! – ответил я, потому что ничуть в этом не сомневался.

Мы добрались до головокружительных высот Сьерра-Мадре-Ориенталь. В легкой дымке золотисто поблескивали банановые деревья. Густой туман жался к краю обрыва и каменистым склонам гор. Далеко внизу Моктесума превратилась в тонкую золотую нить в зеленом ковре джунглей. Мимо проносились расположенные близ дорог, пересекающих крышу мира, загадочные городки, и закутанные в шали индейцы смотрели на нас, пряча взоры под полями шляп и rebozos[21]. Дремучие, темные, первобытные люди. Ястребиными глазами наблюдали они за Дином, а он торжественно и неистово сжимал беснующийся руль. Все они тянули к нам руки. Они спустились из затерянных в далеких горах селений, чтобы протянуть руку за тем, что, по их разумению, могла дать им цивилизация, им и не снилось, какое в ней царит глубокое уныние, сколько в ней жалких разбитых иллюзий. Они еще не знали, что существует бомба, которая в один миг может превратить в развалины все наши мосты и дороги, что настанет день, когда мы будем так же бедны, как они, и нам придется точно так же протягивать руки. Наш разбитый «форд», вознесшийся ввысь старенький «фордик» Америки тридцатых, прогромыхал мимо них и скрылся в облаке пыли.

Мы были уже на подступах к последнему плато. Солнечный свет отливал золотом, воздух был пронзительно-синим, а пустыня с ее редкими речушками – буйством раскаленных песчаных просторов, неожиданно прерываемым библейской сенью деревьев. Дин уснул, и машину вел Стэн. Появились пастухи, одетые, как и в ветхозаветные времена, в длинные, падающие свободными складками хламиды. У женщин в руках были пучки золотистого льна, мужчины опирались на посох. Усевшись в тени огромных деревьев среди искрящейся на солнце пустыни, пастухи вели неторопливые беседы, а за пределами этой тени маялись от жары, высоко вздымая пыль, овцы.

– Старина, старина! – крикнул я Дину. – Проснись! Посмотри на этих пастухов, проснись и посмотри на тот благословенный мир, откуда явился Христос. Ты должен увидеть его своими глазами!

Он резко встрепенулся, оторвал голову от сиденья, окинул взглядом освещенную багровым закатным солнцем округу и вновь погрузился в сон. А проснувшись, подробно описал мне все, что увидел, и сказал:

– Да, старина, хорошо, что ты меня разбудил. О господи, что мне делать? Куда податься? – Он почесал живот, посмотрел воспаленными глазами на небеса и едва не разрыдался.

Близился конец нашего путешествия. По обе стороны дороги простирались бескрайние поля. Чудесный ветерок шелестел в ветвях изредка попадавшихся навстречу громадных деревьев и уносился к старым миссионерским церквушкам, оранжево-розовым в лучах заходящего солнца. Порозовели и огромные низкие облака.

– Мехико до темноты!

Мы одолели их, эти тысячу девятьсот миль, отделявших послеполуденные дворики Денвера от самых неоглядных ветхозаветных просторов мира сего, и уже почти достигли конца пути.

– Может, сменить майки? Они же все в насекомых.

– Ни за что! Именно в них мы в город и въедем, черти его раздери!

И мы направились к Мехико.