В дороге

– Ого! – воскликнул Дин и включил фары, однако они не зажглись. – Что такое?! Что за новости, черт подери?! – И он, кипя от злости, принялся кулаком молотить по щитку. – Вот те на! Через джунгли придется ехать без света. Воображаю, какого страху мы натерпимся! Я ведь если что и увижу, так только когда мне посветит другая машина, а машин здесь и в помине нет! И фонарей, конечно, тоже? Черт подери, что же делать?

– Да езжай себе. Или лучше вернуться?

– Нет, ни за что! Поехали! С грехом пополам я дорогу вижу. Как-нибудь доберемся.

И тогда мы в кромешной тьме понеслись сквозь визг насекомых. Неожиданно мы почувствовали сильнейшее, едва переносимое зловоние и вспомнили, что на карте сразу после Грегории обозначено начало тропика Рака.

– Мы в другом тропике! Теперь понятно, откуда эта вонь! Только принюхайтесь!

Я высунул голову в окошко. Прямо в лицо мне летели насекомые. Стоило мне прислушаться к ветру, как поднялся оглушительный визг. Внезапно включились фары, и их свет выхватил из темноты заброшенную дорогу, которую сплошной стеной обступали поникшие змееподобные деревья не меньше сотни футов высотой.

– Сукин сын! – вопил на заднем сиденье Стэн. – Черти жареные!

Он ничуть не протрезвел. И мы вдруг поняли, что он все еще навеселе и счастливой душе его не страшны никакие джунгли, никакие тревоги. И тогда мы все рассмеялись.

– К черту все! Окунемся-ка мы в эти распроклятые джунгли, там и заночуем. Вперед! – воскликнул Дин. – Старина Стэн прав. Старине Стэну все равно! Он просто одурел от баб, от травки и от этого сумасшедшего, потрясающего, нечеловеческого мамбо, которое так гремело, что мои барабанные перепонки до сих пор отстукивают ритм. Молодчина! Умеет балдеть на все сто!

Сняв майки, мы, голые до пояса, мчались сквозь джунгли. Ни одного городка – ничего, только непролазные джунгли, мили, мили, спуск и нарастающий вой, все громче визг насекомых, все выше деревья, все душнее зловоние, к которому мы в конце концов притерпелись, сочтя его даже приятным.

– Вот бы раздеться догола и катить, катить по этим джунглям! – сказал Дин. – Нет, черт возьми, так я и сделаю, вот только отыщу подходящее место.

Внезапно впереди возник Лимон, городок в джунглях, – несколько бурых фонарей, черные тени, огромное небо над головой и группка людей перед скоплением деревянных лачуг – тропический перекресток.

Мы попали в невообразимую глушь. Жара стояла почище, чем июньской ночью в печи новоорлеанского булочника. На улице здесь и там непринужденно беседовали рассевшиеся в темноте семейства. Изредка подходили девушки, правда чересчур молодые, и с любопытством нас разглядывали. Они были грязные и босые. Мы облокотились о перила деревянной веранды покосившегося магазинчика. На заваленном мешками с мукой прилавке валялся облепленный мухами гниющий ананас. Внутри горела масляная лампа, снаружи – еще несколько бурых фонарей, а все остальное было черным-черно. К тому времени мы уже валились с ног от усталости и, конечно же, мечтали поспать. С этой целью мы проехали несколько ярдов по грунтовой дороге до задов городка. Однако уснуть нам не давала неправдоподобная жара. Поэтому Дин взял одеяло, расстелил его на мягком горячем песке дороги и тут же задал храпака. Стэн растянулся на переднем сиденье «форда», распахнув в надежде на сквозняк обе дверцы, но не было даже намека на дуновение ветра. Отстрадав свое в луже пота на заднем сиденье, я вышел из машины и, покачиваясь, встал во тьме. Город уснул мгновенно; лишь лай собак нарушал тишину. Ну как тут было заснуть? Грудь, руки и лодыжки каждого из нас покрылись укусами тысяч москитов. И тут меня осенило: я влез на стальную крышу машины и растянулся на спине. И хотя ветерок так и не подул, сталь сохранила в себе частицу прохлады и высушила мою потную спину, вдавив в приставшие к коже лепешки грязи тысячи мертвых насекомых, и тогда я ясно понял, как затягивают человека джунгли, поглощая его целиком. Валяться летней ночью на крыше автомобиля лицом к черному небу было все равно что лежать в закрытом сундуке. Впервые в жизни погода не просто задевала меня за живое, не просто ласкала меня, морозила или вышибала из меня пот – она стала мной. Я слился с воздухом. Пока я спал, мое лицо нежно обвевали невидимые рои микроскопических насекомых, и от этого мне было легко и приятно. Мрачное беззвездное небо было недоступно взору. Всю ночь я мог лежать там, обратив лицо к небесам, пострадав при этом не больше, чем от наброшенной на глаза бархатной портьеры. Тонули в моей крови дохлые насекомые, делились между собой ее остатками еще живые москиты, а у меня по всему телу пошел зуд, и весь, от корней волос до кончиков пальцев, я пропах удушливым, гнилостным зловонием джунглей. Лежал я, конечно, без башмаков. Решив окончательно избавиться от пота, я встал, надел свою засиженную насекомыми футболку и снова лег. Место, где спал Дин, было отмечено сгустком тьмы на еще более черной дороге. Оттуда до меня доносился его храп. Храпел и Стэн.