В другой раз повезет

Она видит, как шевелятся его губы, но не может разобрать слов. Снова притягивает его к себе.

— Иди домой! Тут опасно!

— Понял! — кричит он ей, она судорожно сжимает его в объятиях, потом отталкивает в сторону.

Беата оборачивается туда, где толпа только что поглотила Лидию, делает шаг вперед. Где Лидия? Где отец? С высоты ее роста не видно. Подождать? Может, мама вон там? Ее стискивают со всех сторон, трудно дышать. Все толкаются, она с трудом удерживает равновесие.

Гудит сирена. Нужно найти родителей и выбраться из толпы, пока их всех не задавили. Она пытается сместиться ближе к краю, будто плывет поперек сильного течения. Ей удается немного продвинуться вперед, она оказывается на тротуаре, в нескольких дюймах над мостовой. Понимает, что необходимо взглянуть сверху, и тут на глаза ей попадаются несколько женщин, взобравшихся на большой цементный вазон с растоптанными хризантемами. Беата проталкивается к вазону, карабкается на него, не обращая внимания на крики тех, кого отпихнула в сторону.

Пристроившись на уголке, она старается удержаться. Те, что внизу, тоже силятся вылезти из свалки. Она на них даже не смотрит. Пробует сориентироваться. Вид заслоняют плакаты. Где же родители? Это там мамина шляпа? По толпе прокатывается волна, будто бы набегая на берег, с другого конца на вазон взбирается еще несколько человек. Зацепиться не за что и не за кого. Оступившись, Беата пытается ухватиться за воздух и, взмахнув руками, падает навзничь, ослепленная солнцем в синем-синем небе.

ГЛАВА 30 Оскар

Оскар сидит в больничном зале ожидания, сжимая в руке телефон. На футболке у него кровь, мамина кровь. Хочется сорвать футболку и выкинуть вон, но ему и без того ужасно холодно. Утром, когда он выходил из дома, было тепло, вот он и не надел ничего больше. В зале пахнет антисептиком, потом, старостью, и не мешало бы включить отопление.

Оскар приехал на скорой помощи вместе с мамой, причем в машине оказалось совсем не так, как это показывают по телевизору. Ничего интересного: страшно и жуткий вой — у него до сих пор звенит в ушах. Маму укатили на каталке за какую-то дверь, его туда не пустили. Он понятия не имеет, что с ней происходит. Не знает, насколько опасны ее травмы.

— А мне что делать? — спросил он у санитаров, когда они провозили маму мимо. Глаза ее были закрыты.

— Позвони отцу, — бросил один из них.

— Жди здесь, — распорядился другой.

С тех пор прошел час, а он так и сидит на этом мерзком пластмассовом стульчике. При каждом движении ноги прилипают к поверхности. В ушах наушники, громкость вывернута до предела — так удается приглушить, хотя и не заглушить другие звуки: писк мониторов, вопли и плач, рев страшного мужика в наручниках, с татуировками на лице. Оскар плакать не станет, хотя мама и учила, что плакать полезно, даже мальчикам.

Он закрывает глаза, и перед ним снова встает ее падение. «Иди домой», — сказала она, но он не пошел. С чего уходить, когда самое интересное только начинается? Какой смысл, если мама, бабушка и дедушка рванули в самую гущу, а он всех их на голову выше? Он убедился, что мама на него больше не смотрит, и нырнул в толпу у нее за спиной.

Он видел, как мама влезла на бетонное возвышение, и влез тоже, но с другого конца, чтобы не попасться ей на глаза. Отсюда, сверху, все выглядело куда свирепее и напоминало очень жаркий, разбушевавшийся костер. Тут ему сделалось страшно, он подумал, не стоит ли и вправду сбежать, вот только сделать это было не так-то просто. Те, кто стоял на земле, теряли самообладание; это было видно по тому, как они пихаются, как все больше людей пытается залезть наверх, туда же, где и он. Сразу несколько человек вскарабкались на возвышение, его отпихнули к краю, как и стоявших рядом. Он почувствовал, как бетонный вазон качнулся, да так сильно, что на другом конце три человека сорвались вниз, причем один очень картинно, взмахнув руками и взбрыкнув ногами, ну прямо хоть сразу в фильм-боевик.

Вот только человеком этим оказалась его мама, которая терпеть не может боевики. В мире и без того слишком много зла, нечего его еще и выдумывать, так она считает.

На плечо ему ложится рука. Он открывает глаза — перед ним, согнувшись, стоит Зоя. А рука — это рука его отца, он сидит с ним рядом. Похоже, они приехали вместе, и это очень странно. В последнее время они друг друга избегают, по крайней мере в его присутствии, и это полная жесть: Оскар долго надеялся, что они поженятся, как вот мама с Элоизой. Уж если обзаводиться мачехой, то лучше Зои не придумаешь. Зоя с папой — не просто друзья, это сразу видно, но они, похоже, переругались. А теперь вроде бы помирились. Дело хорошее.

— Оскар, — говорит она, — лапушка, у тебя где-то болит?

— Это не его кровь, Зоя, — поясняет папа. — Ты ведь у нас цел, да, дружище? Все будет хорошо.

Оскар кивает. Уилл обнимает его за плечи. Приятно. Оскар прижимается к его руке.

— Молодец, что позвонил мне, — продолжает Уилл. — Я так разволновался, когда услышал про эти беспорядки — знал же, что ты там…

Он прокашливается.