«В дружеском кругу своем …» (Вяземский в Петербурге)

Я Петербурга не люблю,
Но вас с трудом я покидаю,
Друзья, с которыми гуляю
И, так сказать, немножко пью.

Я Петербурга не люблю,

Но в вас не вижу Петербурга,
И Шкурина, Невы Ликурга,
Я в вас следов не признаю.

Я Петербурга не люблю,

Здесь жизнь на вахтпарад похожа
И жизнь натянута, как кожа
На барабане.

В этом стихотворении Вяземский упомянул А. С. Шкурина – обер-полицмейстера столицы, который «по высочайшему повелению» взял с Пушкина подписку-обещание не писать больше произведений, подобных «Гавриилиаде»; Ликург – мифический законодатель древней Спарты.

Простившись с Карамзиными на даче в Царском Селе, Вяземский уезжает в Москву, написав перед этим жене: «Я возвращаюсь в ряды бездейственной, но грозной оппозиции…»

Однако с домом Мижуева на Моховой Вяземский расстается не навсегда: он сюда еще вернется в марте-июле 1830 года. За два года, прошедшие до этого возвращения, Петр Андреевич много передумал о своем положении, о дальнейшей жизни, о бессилии перед властью. Не найдя каких-либо путей выхода из создавшегося положения, он пишет «Исповедь» («Записка о князе Вяземском, им самим составленная»). В ней князь не оправдывается, а защищается от несправедливых нападок власть предержащих, отстаивает с достоинством право каждого на собственное мнение, как честный государственный человек предлагает царю сотрудничество на «Благо Отечества». Вяземский пишет «Исповедь» ради детей, ради их будущего, которое он видит

в тумане. Готовую «Записку» он отсылает для ознакомления Василию Андреевичу Жуковскому, помощнику, советчику, человеку, близкому ко Двору. И тут начались хлопоты доброго друга в защиту «неблагонадежного» Вяземского. Не дождавшись ответа и реакции Николая I, Вяземский сам едет в Петербург, чтобы добиться личной аудиенции у императора. 28 февраля 1830 года Петр Андреевич появился в столице. И снова он в гостеприимном доме Карамзиных на Моховой среди своих любимых родных и друзей. Правда, Пушкин через две недели после приезда друга уехал в Москву. Государь, узнав об этом, недовольно заметил Жуковскому: «Один сумасшедший приехал, другой сумасшедший уехал».

Хлопоты Василия Андреевича об аудиенции для опального Вяземского оказались безрезультатными: император не пожелал с ним встречаться. Тогда решили действовать через брата царя, Великого князя Константина Павловича. Последний знал о неуважительном отношении к нему самому независимого Вяземского, но то, что князь ищет у него заступничества, польстило Константину Павловичу. И тогда копия письма просителя была направлена Николаю I. Вскоре государь сам заговорил с Жуковским о письме. Разговор был трудным, Его Величество переходил иногда на крик, но вдруг, понизив тон, проявил монаршую милость: Петра Андреевича простили, и 18 апреля 1830 года он получает назначение на службу коллежским советником в Министерство финансов. Это была должность чиновника для особых поручений при министре, графе Канкрине. В ответ вновь назначенный чиновник пишет императору как бы покаянное письмо, винит себя в легкомыслии и своеволии, выражает желание исправиться, дабы оправдать доверие монарха. Простив Вяземского, Николай I с удовольствием принял покаяние униженного аристократа, но не забыл его дерзких стихов вроде «Негодование», «Сравнение Петербурга с Москвой» и некоторых его эпиграмм.

Он просто посчитал, что разумнее будет привлечь на службу таких широко известных людей как Вяземский и Пушкин, хотя был совершенно уверен, что отсутствие имени князя среди декабристов доказывает лишь то, что тот был умнее и осторожнее других.

Итак, служба! Да еще в Министерстве финансов! Этого Петр Андреевич не ожидал. Он с детства терпеть не мог математики, цифр, вообще все точные науки, хотя отец старался привить сыну любовь к ним. Следующие стихи говорят сами за себя:

Из детства он меня наукам точным прочил,
Не тайно ль голос в нем родительский пророчил,
Что случай – злой колдун, что случай – пестрый шут
Пегас мой запряжет в финансовый хомут.

И что у Канкрина в мудреной колеснице

Не пятой буду я, а разве сотой спицей;
Но не могли меня скроить на свой аршин
Ни умный мой отец, ни умный граф Канкрин.