В душной ночи звезда (СИ)

Девушки сказали отцу, что не пойдут замуж, пока не встретят парней, которые хоть в чём-нибудь будут похожи на него - заступника и волшебника. Бод, через смешанное чувство гордости и щемящей нежности к юным чаровницам, дрожащим сердцем ощутил, что это невозможно. Нет, невозможно!.. Он всё чаще страдал от предчувствия какой-то страшной роковой развязки. Похоже, в судьбе Катерины и Лизаветы наметился перелом. И это искривление судьбы, оставаясь непредсказуемым, непознаваемым в зыбком мареве грядущего, будет похоже и не похоже на то, что случилось с ним в его неполные семь лет, когда луч звезды настиг его наверху храмовой башни, вырвав из мироздания и перенеся через бессчётное количество лет.

"Надо жить дальше. Надо быть терпеливым. - уговаривал себя чародей, скрывая предчувствия.

Подрастают сыновья: крепкие ребята. Заигрываются допоздна в свои ребячьи игры, порой дерутся, но шкоду не творят. Как молодые жеребята, носятся по окрестностям, по этому куску их ребячьего мира, - оба худые, мосластые, оба - хриплоголосые.

Микола любит сказки: заслушивается, просит рассказывать ещё, а Микита - родной сын, память которого лучше, но ум заточен на другое, послушав сказку или быличку, фыркает. Ничему не верит на слово, требует объяснить ему: как вырастает новая голова у Цмока Трёхголового*, и что ест Цмок? И где набраться ему, такому огромному, пищи? И как это пан терпит, чтобы Цмок топтал его поля? Рассказывали мальчишкам про мудрого князя-оборотня. Микола круглил глаза, переживая за Всеслава-чародея*, а Микита первым делом спросил, не дождавшись конца сказа: куда девается с человека одежда, когда он превращается в волка? Не носит же он её в зубах за собой? Катерина и Лизавета, помнится, тогда сбежали из дома - не могли сдержать приступ неудержимого хохота, а Бод терпеливо пытался что-то объяснять, но, думает, Микита не слишком поверил ему.

Ну, что ж. Вот такие они, его сыновья.

Любят, когда отец забирает их с собой в леса осматривать борти. Гордые, возвращаются домой и хвалятся, как учились подниматься на деревья, и делят с сёстрами заячий хлеб*.

"Надо жить для них, трудиться. Думай о хорошем, чародей! Думай о хорошем - грядущее ещё только лепится, оно податливо, как мягкий воск, оно изменчиво!"

Наступило лето. Семнадцатое лето для двух сестёр.

Катерина и Лизавета давно берегли свою маленькую тайну. Они решили, что больше не могут держать её в себе - пора показать то, что им дано было увидеть в воде волшебного ручья. Показать, что они могут!

Они несколько раз навещали старуху Мокошь и её внучку Серафиму в Тиселе.

Серафима дичилась, с бабкой сидела редко: всё бродила по диким лесам, там ей было лучше.

А сёстры уходили на горюч-ключ и дважды в полнолуние девушкам привиделось в воде ручья, как в необыкновенном зеркале то, что не могло принадлежать их миру. Те, кто двигались в отражении, были прекрасны. Их окружали могучие ритмы и небывалые мелодии. Чародейки сначала не приняли эту музыку, но скоро, чутко отзываясь на странную чёткую дробь, нёсшуюся на фоне гудения незнаемых торжественных труб, они поняли, что двигаться в ладу с этой музыкой - ни с чем несравнимое счастье. Они тайком повторяли и оттачивали движения дикого, а может, священного танца, и их молодые, сильные тела пели, когда они двигались так, как двигались те девушки. И они сошлись во мнении, что Савелий ударами своего бубна способен украсить их танец.

- Это очень смело: показать парням, как мы танцуем! - говорила Лизавета, сидя за пяльцами.

- Нас не поймут. Может, даже испугаются - это не простой дубоватый верч* и даже не быстрая вишенка*.

- Я думала над этим, - отозвалась Катерина. - Знаешь, пора разобраться с нашими дружками. Ничто не происходит просто так. Мы с этими парнями, а не с другими. И если уж эти парни не поймут нас, не примут такими, какие мы есть, то нам надо перестать, как говорит отец, морочить им головы.

- А ты морочила голову Савелию? - повела бровью сестра.

- Знаешь же, нет. Это было бы нечестно. Зачем мне замороченный? То же самое, что общаться со своим собственным отражением! - пожала плечами Катерина. Но ты, признайся, хоть чуть-чуть чаровала Василя?

Лизавета вздохнула.

- Я не делала ничего намеренно...

- Договаривай.

- Он красивый! Я просто иногда думаю о нём... - и Лизавета снова представила высокого сына дядюшки Кондрата с густыми пепельными волосами, постриженными по моде, в скобку, так, что не закрывали они крепкий выбритый затылок. Этого Василя с небольшой бородкой, красиво и ровно обрамляющей его лицо, с тёмно-серыми глазами, в которых немым вопросом застыло ожидание.

Она вздохнула.

- Ох, Лизавета, - улыбнулась ей Катерина - Не обманывай себя! Ты же понимаешь, что этого достаточно. Даже когда обычная девушка думает о парне, у неё иногда получается невольно притянуть его. А ты - чародейка! Конечно, он мечтает о тебе! Он же взрослый, совсем взрослый, не то, что мальчишка Савка. Разберись с этим, милая, и остынь, или дай ему любить себя - только не мучай.