- Пусть танец поможет... - снова вздохнула Лизавета, - я сама не могу... Иногда кажется, что он - подходящий, и мне бы пойти за него замуж, и есть надежда, что будет всё хорошо, как у мамы с нашим наречённым отцом. А иногда... - Лизавета замолчала.
Будущее не желало открываться.
Вообще.
Как будто будущего у неё нет. Так о каком замужестве ей мечтать?!
Катерина в это время размышляла о том, что ей-то уж проще. С Савкой Бубном интересно, но загореться от такого парня невозможно. Если бы она, Катерина, была обычной девушкой, то для Савки у неё нашлось бы только одно слово - шут. Или, если бы она была не злобной девушкой, то сказала бы про него: чудак. Но поговорить с Савелием, пока возле Лизаветы сидит Василь, неплохо. Бубен смотрит на мир другими глазами и часто интересен в своих вымыслах.
А что дальше ждёт Катерину?
Непонятно. Катерине не удаётся почувствовать ничего из грядущего.
Вообще.
Как будто будущего у неё нет.
Примечания:
* Городская юридика - дворяне были заинтересованы в том, чтобы их мастера-крепостные жили в городе. Они селили их, купив городские участки в черте города или в предместье. Городские законы не распространялись на жителей таких кварталов - юридик.
*Кикимора - болотная страшидла, лохудра. Железная Баба - по преданиям, живёт в высоких хлебах и в колодцах - там, где мог пропасть ребёнок.
*Гайно - гнездо белки.
*Бубен - в XVI веке литвины называли бубном барабан ('бубнить' - выбивать барабанную дробь). Савка получил, по-видимому, татарский ударный инструмент, который в то время могли называть не бубен, а 'шархун', как и 'шархуны' - бубенцы.
*Цмок трёхголовый - то же, что и русский Змей Горыныч
*Всеслав-чародей - легендарный полоцкий князь
*Заячий хлеб - остатки хлеба, принесённые из леса. По поверью, наделяли здоровьем того, кто съедал их.
*Верч - название незамысловатого танца, бывшего в моде не одно столетие, вплоть до XIX века. Парни топали ногами, стоя во внешнем кругу, а девушки, повернувшись у них под рукой, переходили от партнёра к партнёру во внутреннем круге.
*Вишенка - танец, напоминавший польку.
Неведомое
Савелий за последнее время подрос. Он постепенно, как говорили мещане, "люднел": из гадкого утёнка превращался в обычного паренька. Он вряд ли станет высок и статен, - не та порода, - но даже та перемена, которая произошла с ним, уже украсила его.
А Василию щемила сердце тихая, робкая, терпеливая любовь к прекрасной Лизавете. Он в последнее время, к удивлению всей семьи, сделался благочестивым, истово молился и старался не пропускать богослужения, ища в них успокоения и мудрости, но не находя для души своей ни того, ни другого.
Василь ждал. Ждал хоть какой-то намёк от любимой, которой так и не решился открыться, в неведении своём думая, что девушка ничего не замечает, ничего не понимает. А значит, нужно ещё подождать. Ещё не время... И Катерина так же наивна. Водится с этим недорослем Савкой, а могла бы осчастливить любого из речицких парней-женихов.
"Завтра, в недельку, сёстры звали с собой за реку: им понадобилась одолень-трава*. Воображают себя травницами, чуть ли не чародейками. Милые девушки! Вам мужей любить, детей рожать, а травки да зелья оставьте бабкам".
Василь вздохнул.
Конечно, он поедет с ними: не хватало ещё, чтобы непутёвый Савка перевернул челнок посреди Днепра. Василь не простит себе тогда до конца своих дней. Придётся сопровождать сестёр и этого... мелкого... Катерининого кавалера".
И молодые, все четверо, лишь стало светлеть небо за рекой, сбежали к Днепру по петлявшей тропинке, задевая босыми ногами росистые травы, уселись в лодку и поплыли к узкому протоку-старице, на противоположный берег могучей реки, подальше от города, в дикую, первозданную красоту заднепровских безлюдных лугов.
Там, в тихой речной заводи, в предчувствии рассвета, из неподвижной прогретой воды, из самой глубины и клейкого ила стали торжественно подниматься бутоны одолень-травы. Они медленно возносились в прозрачной воде всё выше, выше и, наконец, всплыли на поверхность. И чудо свершилось: первый луч солнца разбудил плотно сомкнутые, спрятанные в бутонах великолепные нежные цветы. Они раскрылись навстречу солнцу, расправив чистые, белые, влажные лепестки, разложив их на воде среди круглых зелёных листьев.
"Цветы - как эти девушки, - невольно подумал Василь, - Лизавета, позволь мне стать твоим солнцем, позволь мне коснуться тебя, разбудить!"
Аромат разнёсся над водой, смешиваясь с чарующими запахами летнего тёплого утра. Пахло речной свежестью, росистыми травами; терпкий сильный дух источали вербы и тёплые эти испарения накрыли протоку-старицу как пелена лёгкого тумана. Аромат вскружил головы молодых, сидевших тихо-тихо в низком челне.
Все молчали.