Въ двѣнадцатомъ часу

Фанни — такъ назову я героиню этой истинной исторіи — никогда не знала своего отца. Ея мать, будучи баядеркою, обладала благороднымъ характеромъ, который возмущался противъ недостойнаго обращенія, и предпочитала крайнюю нищету блеску позора. При такой обстановкѣ, гдѣ развратъ общее правило, гдѣ соблазны въ колосальныхъ размѣрахъ, она сохраняла чистоту. Она была любимая и, за свою красоту, прославленная танцовщица, но никто не имѣлъ права похвастаться ея благосклонностью. Но тутъ узнала Констанца моего отца, узнала къ своему несчастью. Онъ былъ блестящій, красивый господинъ, искусный во всѣхъ родахъ обольшенія, особенно въ искусствѣ съ помощью развращеннаго и себялюбиваго сердца притворяться честнѣйшимъ, прямодушнымъ человѣкомъ. Казалось, онъ былъ пораженъ красотою Констанцы, восхищенъ ея добродѣтелью, и съ такимъ искусствомъ облекся личиною восторженнаго, чистосердечнаго поклонника, что для довѣрчивыхъ глазъ благородной дѣвушки эта личина была непроницаема. Такъ какъ онъ не жилъ въ томъ городѣ, гдѣ Констанца занималась своимъ искусствомъ, но, по его словамъ, жилъ вмѣстѣ съ отцомъ въ помѣстьѣ, подъ строгимъ надзоромъ угрюмаго, суроваго старика, то могъ только изрѣдка, и то украдкой, видѣться съ своею возлюбленной; слѣдовательно, въ ихъ отношеніяхъ не было. недостатка въ волшебной таинственности, которая имѣетъ особенную прелесть для большинства характеровъ, особенно такихъ фантастическихъ, каковъ былъ у Констанцы. Но къ чему распространяться насчетъ развитія ежедневныхъ драмъ? Жестокая развязка слишкомъ скоро нагрянула. Несчастный соперникъ кавалера написалъ безыменное письмо Констанцѣ, въ которомъ предупреждалъ ее отъ сближенія съ человѣкомъ, который былъ извѣстный развратникъ, который не можетъ сдержать обѣщанія жениться на ней послѣ смерти отца, тѣмъ болѣе не можетъ, что отецъ его умеръ два мѣсяца назадъ, а самъ онъ лѣтъ восемь женатъ на прекраснѣйшей и достойнѣйшей женщинѣ, отъ которой имѣетъ уже троихъ дѣтей.

Ни одному слову не повѣрила Констанца. Письмо она показала прекрасному кавалеру и просила его посмѣяться вмѣстѣ съ нею надъ презрѣнными клеветами несчастнаго соперника. Но кавалеръ не смѣялся — напротивъ, сдѣлался очень серіозенъ и послѣ короткаго размышленія сказалъ:

— Хорошо, что дѣло во-время обнаружилось, потому что рано или поздно истина вышла бы наружу. Все правда, что сообщаетъ тебѣ безыменное письмо, которое непремѣнно прислано этимъ господиномъ, за что я пущу ему пулю въ лобъ. Но въ сущности что-жъ за бѣда? Въ нашихъ отношеніяхъ отъ этого перемены не будетъ, кромѣ только того, что ты знаешь теперь, что жениться на тебѣ я никакъ не могу. Ты остаешься тѣмъ же, чѣмъ была — моею дорогою любовницей, — а я буду давать тебѣ ежегодно по тысячѣ или по двѣ тысячи талеровъ, или даже больше, сколько ты хочешь... усиливалъ онъ свои предложенія по мѣрѣ того, какъ видѣлъ, что Констанца съ каждымъ его словомъ становилась блѣднѣе.

Констанца ничего не отвѣчала и молча указала ему на дверь. Въ ея лицѣ и движеніи было что-то, что требовало повиновенія. Кавалеръ удалился бормоча про-себя, что завтра придетъ, когда дама его сердца будетъ въ лучшемъ расположеніи духа. И точно онъ пришелъ на другой день, но нашелъ квартиру пустою. Констанца въ ту же ночь выѣхала, никто не зналъ куда, и такъ никто этого никогда не узналъ.

Чрезъ нѣсколько лѣтъ послѣ этого на маленькомъ театрѣ въ Лондонѣ выступила танцовщица, о которой мнѣніе публики было очень разнорѣчиво. Одни говорили, что она образецъ трогательной миловидности и увлекательной граціи; другіе увѣряли, что ея движенія томны, ея пируэты не довольно высоки; одни утверждали, что прекраснѣе ея не найти женщины въ цѣломъ мірѣ; другіе же полагали, что конечно она была когда-то красавицей, по что время, болѣзни и горе произвели сильныя опустошенія въ ея красотѣ. Но какъ бы тамъ ни было, вышло, что балерина имѣла очень сомнительный успѣхъ и директоръ безъ церемоніи объявилъ ей, что онъ предоставляетъ ей выборъ вступить въ число кордебалета или искать счастья на другомъ поприщѣ.

Она рѣшилась на первое. Лучше другихъ она знала, что ея выполненію недостаетъ настоящей силы, какъ ея красотѣ первой свѣжести; что болѣзнь и горе безвозвратно сокрушили красоту, навсегда надломили силу. Она знала, что носитъ смерть въ сердцѣ, и что на подмосткахъ, среди аплодисментовъ и шиканья публики, она дотанцовываетъ танецъ смерти.