В движении. История жизни

Эдельман вошел, кратко поздоровался, а затем без остановки говорил минут двадцать-тридцать, характеризуя свои теории. Никто из нас не рискнул перебить его. Затем он быстро ушел, и, выглянув в окно, я увидел, как он, не глядя по сторонам, идет по Йорк-авеню. Я подумал: «Так ходят гении. Он одержим мономанией». Я чувствовал и благоговение, и зависть – как бы мне хотелось обладать такой мощной силой концентрации! Но потом я подумал, как непросто жить с таким умом: Эдельман не знал отпусков, спал крайне мало, и вся его жизнь была подчинена тирании мысли. Часто он звонил Розенфилду даже по ночам. Нет уж, лучше я буду оставаться собой, со своими более скромными дарованиями.

В 1987 году Эдельман опубликовал свою новаторскую книгу «Нейронный дарвинизм», первую в серии работ, посвященных обоснованию и разработке в высшей степени радикальной идеи, которую он назвал теорией отбора нейронных групп, или, чтобы лишний раз напомнить источник своей методологии, нейронным дарвинизмом. Я буквально продирался сквозь эту книгу, временами находя написанное непроницаемым для читателя, частично в силу новизны самих идей, частично из-за высокой степени абстракции мысли автора и отсутствия конкретных примеров. Свою книгу «Происхождение видов» Дарвин назвал «одним длинным аргументом», но он поддержал этот аргумент огромным количеством примеров естественного (и искусственного) отбора и своим писательским талантом. «Нейронный дарвинизм», напротив, представлял собой один чистый аргумент – единое интенсивное интеллектуальное усилие от начала до конца. Я был не единственным, кто испытал трудности с чтением «Нейронного дарвинизма»: плотность, смелость и оригинальность работы Эдельмана, которой было тесно в рамках языка, ошеломляли.

Я дополнил свой экземпляр «Нейронного дарвинизма» примерами из клинической практики, пожалев, что Эдельман, который имел подготовку невролога и психиатра, сам этого не сделал.

В 1988 году я вновь встретился с Джерри, когда мы оба делали презентации во Флоренции на конференции, посвященной искусству памяти[86].

После конференции мы вместе обедали. За обедом оказалось, что Эдельман сильно отличается от того сурового интеллектуала, который во время нашей первой встречи целое десятилетие интенсивных размышлений попытался спрессовать в несколько минут своего монолога; здесь он был более расслаблен, более терпелив к моей медлительности. И разговор шел без затруднений. Джерри интересовался моим опытом работы с пациентами, опытом, который мог иметь отношение к проблемам, над которыми он трудился; это были клинические случаи, иллюстрирующие его теории работы мозга и сознания. В Университете Рокфеллера он был далек от клинической практики, как и Крик в Институте Солка, и оба испытывали настоящий голод по данным, полученным от реальных пациентов.

На нашем столе лежала бумажная скатерть, и, когда ту или иную проблему понять было сложно, мы рисовали графики и диаграммы, добиваясь полной ясности. К моменту, когда мы закончили, я почувствовал, что начинаю понимать теорию отбора нейронных групп, по крайней мере частично. Эта теория осветила для меня огромное поле неврологических и психологических данных и оказалась совершенно внятной и проверяемой моделью восприятия, памяти и обучения. Она показала, как посредством селективных и взаимодействующих друг с другом механизмов мозга в человеческом существе формируется сознание, которое и делает его уникальной индивидуальностью.

Если Крик и его коллеги расшифровали генетический код (в самых общих чертах – набор инструкций, на основании которых строится тело), то Эдельман очень рано понял, что генетический код неспособен определять или контролировать судьбу каждой индивидуальной клетки, находящейся в теле, и что клеточное развитие, особенно в нервной системе, подвергается воздействию всякого рода непредвиденных обстоятельств: нервные клетки могут умереть, могут мигрировать (таких мигрантов Эдельман называл «цыганами»), могут непредсказуемым образом соединяться с другими клетками – так, что к моменту рождения нервные системы окажутся различными даже у полностью идентичных близнецов, которые будут абсолютно разными индивидуальностями, совершенно уникальным образом реагирующими на окружающий мир.