В движении. История жизни

Вместе с редактором мы настойчиво работали, размещая иллюстрации и библиографию, и текст был готов к публикации весной 1969 года. Но прошел 1969 год, потом 1970-й, а книжка все не выходила. Ярость и разочарование овладели мной. Наконец, я нанял литературного агента, Иннеса Роуза, который надавил на издателей, и в январе 1971 года книжка наконец вышла (хотя на титульном листе значился 1970-й как год первого издания).

Чтобы присутствовать при выходе книги в свет, я приехал в Лондон. Как и всегда, я остановился на Мейпсбери, номер тридцать семь. В день, когда книга вышла из печати, в моей спальне появился отец. Бледный и дрожащий, он держал в руках «Таймс».

– Про тебя пишут в газетах! – сообщил он с ужасом.

«Таймс» опубликовал хорошую рецензию, назвав мою «Мигрень» «отлично сбалансированной, авторитетной и талантливой» книгой. Но с отцом все оказалось не так просто: для него рецензия не имела никакого значения, а попав на страницы газет, я совершил бестактность, если не преступление. В те времена человека могли запросто вычеркнуть из английского «Медицинского реестра», если его можно было заподозрить в алкоголизме, пристрастии к наркотикам, прелюбодеянии и саморекламе; отец считал, что рецензия на «Мигрень» в общедоступной прессе может быть отнесена к последнему случаю. Я стал публичным человеком, заметной фигурой. Сам же он всегда «жил скрытно» или считал, что живет именно так. Его знали и любили пациенты, его семья, друзья – но не весь мир. Я же пересек границу, нарушил правило «скрытности», и отец боялся за меня. Подобное чувство, кстати, посещало и меня, и в те дни слово «опубликовать» я читал как слово «наказывать»[31]. Я чувствовал, что, как только я что-нибудь опубликую, меня сразу накажут, и тем не менее я обязан был опубликовать свою книгу, хотя этот конфликт и разрывал меня на части.

Иметь доброе имя («шем тов»), пользоваться уважением – эти понятия для моего отца значили больше, чем мирская слава или власть. Он был скромен до самоуничижения, всячески скрывал тот факт, среди многих, что был уникальным диагностом – специалисты часто посылали за ним в трудных загадочных случаях, зная, что он обладает уникальной способностью ставить самые неожиданные и точные диагнозы[32].

Но только на работе он чувствовал себя в полной безопасности и совершенно счастливым: здесь было его место и с ним были его репутация и доброе имя. Отец надеялся, что и его сыновья, чем бы они ни занимались, тоже заработают себе доброе имя и не посрамят фамилии Сакс.

Постепенно отец, которого так встревожила рецензия в «Таймс», поменял свое мнение о моей книжке, поскольку прочитал хвалебные рецензии и в медицинской прессе; в конце концов, такие издания, как «Британский медицинский журнал» и «Ланцет», были основаны в девятнадцатом веке врачами и для врачей. Думаю, что на этом этапе он начал понимать, что я написал вполне приличную книжку, и оценил мое упорство – несмотря на то, что оно стоило мне работы (и, если возможности Фридмана были соизмеримы с его угрозами, любой работы в сфере неврологии, по крайней мере в США).

Матери моей книга понравилась с самого начала, и в первый раз за много лет я почувствовал, что родители на моей стороне. Наконец-то они поняли, что их чокнутый блудный сын вышел на верную дорогу, несмотря на все совершенные им глупости и дурное поведение в прошлом.

Отец, который раньше в порыве шутливого самоуничижения именовал себя «мужем знаменитого гинеколога Элси Ландау» или «дядей Аббы Эбана», теперь стал называть себя «отцом Оливера Сакса»[33].

Думаю, что я недооценивал отца, как и сам он недооценивал себя. Я был приятно удивлен и глубоко тронут, когда спустя несколько лет после его смерти главный раввин Англии Джонатан Сакс (не родственник) написал мне:

«Я знал вашего отца. Были времена, когда мы вместе сиживали в синагоге. Он был истинный цадик – я считал его одним из… тридцати шести “тайно праведных”, чьей добродетелью жив мир».

Даже сейчас, через много лет после смерти отца, люди приходят ко мне, пишут мне, говорят о его доброте, о том, что они (или их родители, или родители их родителей) были его пациентами в течение тех семидесяти лет, пока он работал. Другие, не вполне уверенные в нашем родстве, спрашивают, имею ли я отношение к Сэмми Саксу, как его называли в округе Уайтчепел. И я счастлив и горд, что могу ответить утвердительно.