В движении. История жизни

Когда я приехал в больницу, принимавший меня аспирант хирургии спросил:

– Что это написано у вас на тыльной стороне ладони?

Там были три буквы: СЧБ.

– О, это моя пациентка, – ответил я. – У нее галлюцинации, «Синдром Чарлза Боннета», СЧБ. Я ехал, чтобы навестить ее[56].

– Ну что же, доктор Сакс. Теперь пациент – вы.

Когда Колин узнал, что я в больнице – я был все еще там, когда прибыли гранки «Ноги», – он сказал:

– Оливер! Ради примечаний и постраничных сносок вы готовы пойти на что угодно!

«Нога как точка опоры» была завершена между 1977 и 1982 годами, причем часть текста была написана на озере Джефферсон. Увидев эту часть, Джим Зильберман, мой американский редактор и издатель, пришел в замешательство. За тридцать лет работы, сказал он, никто не присылал ему написанный от руки текст, который только что уронили в ванну и по-быстрому вытащили. Текст нужно было не просто перепечатать, но еще и расшифровать, и он отправил рукопись в Сан-Франциско, своему бывшему редактору Кейт Эдгар. Мой совершенно нечитабельный, закапанный водой труд с оборванными, неряшливыми предложениями, разными зачеркиваниями и стрелочками был аккуратнейшим образом перепечатан, да еще и снабжен замечательными редакторскими примечаниями. Я написал мисс Эдгар, что она проделала выдающуюся работу с моей очень сложной рукописью и что, если она вернется на Восточное побережье, я бы хотел с ней встретиться.

Кейт вернулась в 1983 году и с тех пор работает со мной как редактор и сотрудник. И Мэри-Кей, и Колин раньше сходили с ума от моих черновиков; но теперь, в последние тридцать лет, со мной работает Кейт, которая исправляет, уточняет и доводит мои бесконечные черновики до удобоваримого состояния. Кроме того, когда я писал свои новые книги, она была и исследователем, а также моим ассистентом: встречалась с пациентами, выслушивала мои истории, посещала химические лаборатории и даже научилась языку глухонемых.

Выяснение личности

Хотя я писал «Ногу как точку опоры» около десяти лет, в это время я занимался и другими вещами. Главной среди них был синдром Туретта.

В 1971 году меня вновь нашел Израиль Шенкер, журналист из «Нью-Йорк таймс», который в 1969 году приезжал в больницу «Бет Абрахам» и потом опубликовал длинную статью о первичных эффектах леводопы. Теперь он позвонил, поинтересовавшись, как поживают мои больные.

Я ответил, что многие из них благодаря леводопе находятся в стабильном состоянии «пробужденности», в то время как некоторые переживают странные и довольно сложные последствия приема этого препарата. Кроме того, у последних развились тики. Кто-то начал производить неожиданные конвульсивные движения, а кто-то произносить звуки и слова, иногда неприличные, которые буквально вырывались из них. Я полагал, что это происходит вследствие лавинообразной активации подкорковых механизмов, которые в свое время были поражены энцефалитом, а сейчас стимулируются регулярным приемом леводопы. Я сказал Шенкеру, что наблюдаемые множественные моторные и вокальные тики, которые проявились у больных с постэнцефалитным синдромом, иногда напоминают мне редкое состояние, именуемое синдромом Жиля де ла Туретта. Таких больных мне видеть еще не приходилось, но об этом синдроме я читал.

Шенкер приехал в больницу, чтобы понаблюдать пациентов и поговорить с ними. Вечером, накануне того дня, когда статья должна была появиться, я отправился к киоску на Аллертон-авеню, чтобы взять первый экземпляр утреннего выпуска.

Шенкер тщательно изложил нюансы того, что он назвал «удивительной топографией тика». Он описал пациентку, у которой тик проявлялся в виде моргания, и она компенсировала его тем, что в момент, предшествующий тику, снимала возникающий позыв, резко сжимая кулаки. Другой пациент научился подавлять тик, сосредоточивая все внимание на вязании или машинописи.

После выхода в свет этой статьи я начал получать письма с просьбой о врачебном совете от людей, страдавших разнообразными тиками. Я полагал, что не имею права приглашать этих людей на личную консультацию, так как это означало бы, что я использую газетную статью как рекламу и так зарабатываю (в этом решении было нечто похожее на то, как мой отец в свое время среагировал на статью в «Таймс» о моей «Мигрени»). Но с одним очень настойчивым и предприимчивым молодым человеком я все-таки встретился. У Рея был целый набор конвульсивных тиков, которые он называл «тикушки-хохотушки» (себя же он именовал Тикун-Хохотун Рей). Меня страшно увлекало то, что происходило с Реем – не только его лицевые тики, но также сообразительность и остроумие, а еще и способы, которыми он научился справляться со своим синдромом Туретта. У него была отличная работа, и он был счастливо женат, но, когда он шел по улице, все смотрели только на него: он стал мишенью озадаченных или неодобрительных взглядов с пяти лет.