В двух километрах от Счастья

Такая логика, к сожалению, встречается нередко. И во многих ведомствах. Каждая новая задача, всякая последняя инструкция или кампания кажется некоторым деятелям единственной, автоматически отменяющей все предыдущие. Скажем, когда поступает указание обратить внимание на бобовые, то, кроме этих актуальных бобовых, уже ничего в уме не держат — ни пшеницу, гори она огнем, ни овес… Если статья, скажем, о преподавании, то при чем тут воспитание? Логика — все та же… Главное — выполнить конкретную задачу, хорошо от этого будет людям или худо — неважно.

Но вернемся к Глану. Конечно, ему не место в журналистике. Но, повторяю, не в нем дело. Тут надо смотреть в корень… Откуда-то почерпнул ведь он уверенность в своем праве делать из живых душ «материал», на каких-то примерах воспитывался, в журналистской своей будничной практике утверждался. Если оружие стреляет «не туда», несут ответственность не только те, кому оно лично вверено.

Неужели ваш материал, товарищ Глан, не смотрели другие товарищи, более старшие, которые должны были понять?..

Такие товарищи, безусловно, были. Достаточно вспомнить, что на последней странице каждого номера журнала публикуется список редколлегии. Всего там четырнадцать фамилий…

1964

ГЕЛИЙ ЛУПЕТКИН

Вечер. Золотые огни, как положено. Молодой весенний дождик, который по неопытности еще не льет, а только брызгает. Естественно, плащи, зонтики, лужи. И вдруг с Большой Средней улицы на Малую Среднюю выезжает поливная машина. Выезжает, разворачивается и к умеренному господню дождю присоединяет свой, куда более мощный. Словом, поливает.

Мы остановили эту удивительную голубую машину и кинулись расспрашивать шофера-механика: как так? Почему так? Но шофер-механик вдаваться в подробности отказался, поскольку он человек маленький и имеющий ясные указания. Он только посоветовал пойти в коммунальный трест к товарищу Лупеткину Гелию Семеновичу, который все знает, в том числе и это.

Я ожидал встретить в тресте какое-нибудь бюрократическое чудище. Я представлял себе этакого мордоворота в коверкотовом пиджаке, с тремя авторучками в кармане и четырьмя телефонами на столике. Я ожидал увидеть персонажа с агитплаката «Не проходите мимо», под которым всегда пишут ужасные обличительные агитстихи: «Всем тем, кто наш покой нарушит, суровый мы дадим ответ, всем бюрократам и чинушам самое решительное — НЕТ».

И вдруг, представьте себе, за скромным столом, с одним черным телефоном довоенного образца сидит человек с милым, открытым розовым лицом, исполненным спокойного благородства. Представьте себе лицо микеланджеловского Давида, но только изваянное из другого материала. Пожалуй, из туалетного мыла. Человек поднялся из-за стола мне навстречу и сказал:

— Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста. Я вас слушаю.

Я понял, что вижу перед собой союзника, и не ошибся. Товарищ Лупеткин Гелий Степанович содрогался от негодования, когда говорил об этих чудовищных рейсах поливальных машин в дождь. А в конце вдруг сказал с бесконечной горечью и скорбью:

— Но ничего же, ничего невозможно тут поделать! Это выше нас с вами!

— Но почему же, почему?! — воскликнул я, не решившись ответить на его высокий монолог какой-нибудь обычной, односпальной фразой. — Коль дождь идет, так пусть не ездят.

— Как вы можете?! — воскликнул Гелий Степанович и в ужасе замахал руками. — Очковтирательство? Приписки? И это в то время, когда наше общество беспощадно каленым железом выжигает такие пережитки. А я, понимаете, возьму вдруг и замараю свое имя, свою, понимаете, честь приписками. Нет, ни за что!

— Да нет, что вы, — сказал я. — Боже упаси, я вовсе не толкаю вас на такое… Пусть не ездят поливать, когда дождь, и в сводках пусть пишут правду: мол, не ездили, дождь был…

— Так я, по-вашему, пойду на то, чтобы люди в рабочее время били баклуши? Просиживали, понимаете! Я буду у себя в тресте тунеядцев плодить?! Сегодня дождь? Так! И завтра, может, будет дождь, и послезавтра дождь. А там, глядишь, поедет товарищ в специально отведенные местности на срок до пяти лет. Нет уж, товарищ дорогой, моя совесть руководителя не позволит мне до такого докатиться. И людей докатить! Нет!

— Но, может быть, пусть тогда ездят в дождь на мусоровозках. Вот у вас машины стоят, а мусору в городе изобилие…

— Вот вы на что меня ориентируете?! Хорош бы я был, если бы подался на подобный путь! Предположим, план я так выполню. Но как? В целом! А по видам работ? Нет! По мусору будет сто сорок процентов, а по поливке только семьдесят. А послушайте печать, и радио, и органы… Все требуют от нас неукоснительного выполнения плана, этого незыблемого государственного закона! Не только выполнения по валу, но и по номенклатуре. И никто не заставит меня ради высокой цифры, ради какой-то выгоды идти вразрез, понимаете, с тенденцией нашего народного хозяйства, которое с таким трудовым и политическим подъемом…

— Значит, нет выхода? — спросил я в отчаянии.