— Ага, вот эти, такие большие, белые, с пышными головками такими, и лепестков — много — много… Не знаю, как называются… А еще бывают белые с жёлтым, и белые с розовым…
— Хризантемы? — подсказал он.
— Хризантемы… — повторила она, словно прислушиваясь к названию, пробуя его на слух, любуясь. — Да, наверное хризантемы… Такие красивые цветы обязательно должны так красиво называться.
— А хочешь, я спою тебе? — предложил он. — "Что такое осень"… Или… Или… "Танец маленьких утят"?
Она оживилась, улыбнулась даже.
— А вы мне лучше стихи какие-нибудь расскажите, — попросила. — Я люблю стихи слушать. Я иногда сижу, сижу здесь, мечтаю о чем-нибудь… И у меня стихи иногда в голове получаются…
— А о чем стихи, Сонюшка? — спросил он осторожно.
Она смутилась, опустила голову.
— Не хочу говорить, вы смеяться будете.
— Ну что ты, детка! — с жаром возразил он. — Никогда не засмеюсь над тобой, моя хорошая, обещаю!
— Ну — у… разные стихи получаются, — произнесла она тихонько. — Иногда смешные, иногда грустные очень, так, что самой плакать захочется…
— Да — да, — покачал он головой. — Так бывает…
— Расскажите мне стих какой-нибудь, — снова попросила она.
— Стих… — задумался он. — Стих… Прости, солнышко, я ведь детских-то стихов и не знаю совсем… Пару песен знаю, а вот стихов… У меня ведь детей-то никогда не было…
— Что ж вы так… — произнесла она. — Взрослый уже совсем, а детей нет.
— Вот как-то так — смутился он и виновато улыбнулся. — А ты знаешь… Ты знаешь, я всегда дочку хотел…
— Жениться надо было, — сказала она наставительно. — Была бы вам дочка.
— Да, — кивнул он. — Только вот как-то…
— Ну ничего, — добавила она, успокаивая. — Вы ж ещё молодой совсем, какие ваши годы. Женитесь, заведёте себе детей — дочку и сына. Будете жить — поживать да добра наживать…
— Спасибо, милая, — поблагодарил он. — Только ты знаешь, я никогда это выражение не любил: "завести детей"… Звучит как-то… Заводят собачек, кошечек, рыбок аквариумных…
— Ну ладно, — согласилась она. — Родите себе детей и будете жить — поживать… Только вы их не бейте никогда. Даже если они что-то ну очень плохое сделают, вы их всё равно не бейте, ладно? Обещаете?
— Обещаю, — еле выдавил он, проглатывая комок, невесть откуда взявшийся в горле.
— Да, только вам нужно за ум взяться сначала, — продолжала она.
— Это как же, моя хорошая? — удивился он.
— Я вас много раз пьяным видела, — пояснила она.
— А… — растерялся он. — Ты об этом… Ну это, видишь ли… Я возьмусь за ум, конечно…
Дедок напротив, который от нечего делать давно уже прислушивался к их разговору, хрипло закашлял, закхекал и захрюкал.
— Смышленая девчонка, — похвалил он.
— Соня… Сонечка… — Иван не знал, как ему начать.
— Ну? — отозвалась она.
— Ты вот что… Ты ведь одна живёшь, я слышал…
— Одна, — кивнула девочка.
— Трудно тебе…
Она пожала плечами.
— Вы стихи обещали рассказать…
— Да — да, спохватился он. — Конечно… Не знаю, что бы тебе прочитать… Ну… Ну разве что вот это, как раз к случаю… Называется "Дождик"…
— Дождик, — повторила она.
Он помолчал с минуту, вспоминая давно заброшенные, почти уже забытые рифмы. Потом прочитал:
Дождь над городом пролился,
Дождь по крышам пробежал,
В переулке порезвился,
Мне в окошко постучал.
Посмеялся над прохожим,
Под крыльцо загнал кота.
Стал на сорванца похожим,
Напевая "тра — та — та".
А потом, насупив брови,
Отчего-то загрустил
И всплакнул на полуслове -
Как малыш смешон и мил.
Солнце, выглянув из тучки,
Стало дождик утешать;
Тихо взяв его на ручки,
Стало слезки вытирать.
Вот вздохнув, смешно надувшись,
Дождь похныкал… Перестал…
И, по — детски улыбнувшись,
Вдаль по лужам убежал…
— Вот, — закончил он.
Соня задумчиво улыбалась.
— Хороший дождик, — произнесла она. — Весёлый. И добрый. Не то что наш, — кивнула она на небо. — А кто эти стихи придумал?
— Их я сочинил, Сонюшка. Давно.
— Правда?! — восхитилась она. — Здорово! Хорошие стихи у вас получаются!
— Ну не то чтобы… — почему-то смутился он.
Дед между тем раскурил вонючую сигарету, закашлялся глубоко, сипло, с бульканием и присвистом.
— Бросать тебе надо, дед, это дело, — сказал ему Иван.
— Это какое, милок? — не понял тот.
— Курить тебе надо бросать — помрёшь ведь.
— Помру, — кивнул старик. — А чего ж…
— Сонечка, а… а ты хотела бы в городе жить? — спросил Иван осторожно.
— Нет, — ответила она почти не задумываясь.
— Почему?
— Не знаю, — пожала она плечами. — Я в деревне привыкла.
— Да конечно! — вставил дед. — Знамо дело, кто ж свой дом на город променяет. Тяжко в городе — дышать нечем. Люди как чужие все али обиженные друг на друга ходят. Сл
— Так ведь трудно одной, — настаивал Иван.
— А я не одна, — ответила девочка просто. — Баба Аня мне помогает.
— Кто это — баба Аня?
— Соседка. Постирать или печь истопить она всегда поможет.
— Ну соседка — это… Это же посторонний человек… Печь истопить… В городе вот её и топить не надо… А хочешь, мы… с тобой…
— Ну что, граждане попрошайки, — произнёс чей-то голос за его спиной, — как успехи?
Менты…