В двух шагах от вечности

Макс послушно отдал ему гроздь коротких эквадорских бананов, над которой черный партизан тут же начал колдовать. Не в прямом смысле – делать магические пассы руками и шептать заклинания, – а в переносном: готовить их на той же сковороде, на которой перед этим был разогрет бекон. Хотя и заклинания он прочитать мог, и обереги уважал. Он был из племени суринамских маронов – лесных негров. Потомков тех африканских рабов, которые сломали свои оковы и бежали в труднодоступные джунгли, хоть и чужого континента. Высокий, спокойного веселого нрава, он был не только поваром от Бога, но и надежным товарищем и бесстрашным бойцом огромной физической силы. Суеверий у него было не больше, чем у остальных, и они не мешали ему владеть не только калашом из прошлого века, но и тем оружием, которое требовало технических знаний. До Революции Санчес был автомехаником.

Сидящий рядом с ним Гаврила загорел так, что цветом кожи сейчас почти приближался к потомку жителей Африки. Если их полевой врач иногда затихал, то это означало только, что он копит силы для нового всплеска кипучей деятельности. Если Сильвио был холерик, то Гаврила – явно сангвиник. Он мог говорить резкие и даже жуткие вещи, но все знали, что это только треп. И по-настоящему злым его видели очень редко.

Вот и сейчас, когда остальные просто наслаждались холодным пивом из сумки-холодильника, доктор быстро осушил банку и чертил прямо в воздухе в их локальной Д-реальности какие-то круговые схемы и стрелочки, бормоча под нос про Ватикан, Мальту и масонов, фракционность в китайском руководстве и ее влияние на мировую политику… и про то, что место геополитики давно уже заняли киберполитика и нанополитика… О Рокфеллерах и Ротшильдах и о том, кто из них заключил соглашение с шанхайской кликой и сформировал новый порядок…

Максим пропускал это бормотание мимо ушей, как бесполезный фон.

– В нашу эпоху, камрады, весь цивилизованный мир – это гигантский муравейник. Только это муравейник стрекоз, – произнес Гаврила, приканчивая еще одну банку из биоразлагаемого материала. – Это не меритократия, а какократия.

– Чего-чего? – переспросил Макс.

– Власть худших. И вместо ноосферы у нас ее антипод – какосфера. Где-то идет война, а они переживают за цены на корм для виртуальных питомцев.

– «Какократия»? – усмехнулся Рихтер. – По мне, больше похоже на словечки ребенка в детском саду. Вы, русские, – странные. Я вот Достоевского читал, но так и не понял. Описывает, как плохо жить, с душой описывает… и тут же подводит к тому, что бунтовать, с топором или винтовкой, – грех.

– Бунтовать против хорошей власти – верно, преступление. А против плохой – это подвиг.

– Осталось отличить одно от другого, – усмехнулся немец. – Если б это было так просто, такой кучи книг бы не написали. По-моему, ты сгущаешь краски. Прогресс все-таки есть. Феодализм был еще хуже. Сейчас у нас есть единое государство Земли.

– Тоже мне, достижение, обогнать феодализм, – хмыкнул врач. – Хотя кое-где еще и рабовладение не изжили. Глобальное государство и Мировой совет – это симулякр для быдла.

– Точно. На самом деле миром правят транснациональные корпорации, которые законам не подчиняются, – согласился Ян.

– И это тоже симулякр, но для быдла поумнее, – пробасил Гаврила. – Тех, кто правит миром, никто никогда не видел. И это не корпорации. Знаешь, у меня одна претензия к последователям бородатого дяди Маркса, которого я уважаю и даже люблю как отца. Они уверены, что мы живем при капитализме. А никакого капитализма нет с девяностых годов ХХ века. А может, раньше. И привычного рынка уже почти нет. А есть искусственная экономика, надуваемая электронным баблом, которое всемирная Клика генерирует в любых количествах… с помощью одного клика мышкой.

– Чего? Чем-чем?

– Клика мышкой. Мышка – это такой древний манипулятор. Первые мышки «кликали» при нажатии клавиши. То есть щелкали. Как и первые клавиатуры. А сейчас если и щелкает, то только у нас в башке.

Солнце уже спускалось к линии горизонта, а истории всё сыпались одна за другой.

Говорили про глаз Нефтяника. Мол, он настолько экспериментальный, что тот может им сквозь стены видеть. Поговорили про то, как корпорации-поставщики забирали импланты за долги по кредитам. Согласились, что это «городская легенда» из старого кино. А вот то, что их изымали или деактивировали государственные службы, если те попадали под запрет из-за патентных споров или санкций правительственных агентств, – чистая правда. И человек таскал в себе мертвый глаз или волочил отключенную ногу до ближайшей клиники, где за свой счет был вынужден ставший бесполезным орган удалить. Конечно, устройств, необходимых для жизни, это не касалось. Хотя понятие «необходимости» – растяжимое. И жизнь без нормального глаза может стать намного мучительнее. Или еще какого органа.