В ее сердце акварель

«Тяжкий грех…» – повторил Глеб, пытаясь подольше задержать эти слова в себе. Сколько раз его посылали на землю решать те или иные вопросы, и работу он всегда выполнял на отлично. Чего не сделаешь ради отдыха и свободы? Да все что угодно, особенно если учесть, что никто не спросит, хочешь или нет… Глеб давно научился читать знаки, в какой-то мере это и была часть его охоты: услышать, увидеть, найти, исправить… Тяжкий грех. Гордыня. Он хорошо уловил это, когда прислонялся к дому Кравчиков и заглядывал в комнаты. Немолодая женщина в светлом одеянии, зажигая свечи, двигалась плавно, буквально скользила по полу: от трельяжа к комоду, затем к камину, низкому столику… А кругом витала та самая гордыня, на полках шкафов стопками лежали алчность, напыщенность, барство. Тогда Глеба позабавил дом, но теперь, похоже, придется увязнуть в этом барахле серьезно – не случайно ноги привели именно к этому месту, и уж тем более не случайно дом Дюкова похож на дом Кравчиков. Нет, не наоборот.

– А хорошие у вас пирожки, Елизавета Ильинична, сто лет таких не ел.

– Не подлизывайся, самогонку больше не дам.

– И правильно, кому нужна эта гадость. – Глеб засмеялся, а затем подался вперед и спросил: – Как зовут хозяйку Кравчиков?

– Зофия Дмитриевна.

– А детей?

– Кирилл, Егор, Ева.

– Ух ты! Ева! – Глеб напрягся, представляя высокую стройную блондинку с большой грудью и пухлыми губами. Женщина ему сейчас совсем не помешает, а уж если она из загадочного дома Кравчиков… И с именем Ева… – Она красива?

Елизавета Ильинична повернулась к Глебу, завязала за спиной тесемки фартука и просто ответила:

– Холодная селедка – она и есть холодная селедка.

– За что же вы ее так? Неужели дочка в маму пошла?

– Нет, до мамы ей далеко. – Елизавета Ильинична махнула рукой и сердито добавила: – Замучил меня совсем. Будут еще вопросы?

– Да. Всего один.

– Какой?

– А вы почему пирожки свои не кушаете? Все печенье да печенье… Они, часом, не отравленные?

– Дурень. У меня изжога от капусты, будь она неладна.

– А пекли тогда зачем? Меня порадовать хотели?

Елизавета Ильинична фыркнула и демонстративно отвернулась, Глеб широко улыбнулся, лишний раз радуясь тому, что хорошо устроился. Должны же быть хоть какие-то удовольствия на каторге.

* * *

Сколько раз Кирилл следил за ритуалом под названием «Завтрак Зофии Дмитриевны Кравчик», сколько раз тончайший слой джема ровно ложился на белый тост и возвращался на фарфоровое блюдце, украшенное мелкими голубыми цветочками. Вдох, выдох, и первая ложка с овсянкой на воде медленно поднимается, чтобы наполнить уже немолодой организм обещанной энергией, кальцием, фосфором, железом, магнием…

– Мама, хватит есть всякую дрянь, – с легкостью произнес Кирилл и подпер щеку кулаком. – Привычки полезно менять. Поверь, яичница с жареным беконом или паста с креветками в сливочном соусе ничуть не хуже. Завтрак должен быть вкусным. Впрочем, обед и ужин тоже.

– Мне вкусно, – сдержанно улыбнулась в ответ Зофия Дмитриевна. – Кстати, в детстве ты ел кашу с удовольствием.

– Прошу, никому не рассказывай об этом. Меня можно шантажировать такой информацией.

Кирилл усмехнулся, откинулся на спинку стула и на краткий миг окунулся в воспоминания о далеком, вполне благополучном детстве. Две няньки в доме, преподаватели, затем частная школа с проживанием, каникулы в Утятине, отличные оценки, почти безупречное поведение. Так их воспитывали. Мать гладила его по плечу, хвалила, приводила в пример Еве и Егору. Отец встречал рукопожатием, часто расхаживал из угла в угол, рассказывал о своих планах, обязательно жестикулируя и приговаривая: «непременно исполним, непременно» или «я и не сомневался, что так получится». Отец очень любил мать, даже боготворил. Не каждый мужчина согласился бы большую часть жизни проводить в Утятине, особенно когда куча дел в Москве. Но Зофия Дмитриевна настояла, и семейство Кравчиков поселилось здесь на веки вечные. Отец и не перечил, часто уезжал, иногда пропадал на работе неделями, но потом возвращался сильно соскучившийся, с букетом бордовых роз, с разноцветными пакетами, наполненными приятными подарками.

– Почему ты приехал без Вероники? – голос Зофии Дмитриевны вернул Кирилла в настоящее время.

– Мы расстались.

– Что?..

– Мама…

– Кирилл.

– Она все равно тебя не устраивала.

Зофия Дмитриевна отодвинула тарелку в сторону и посмотрела на сына с холодным укором. Кирилл хорошо знал этот взгляд, не боялся его и даже испытывал удовольствие от того, что все как прежде и знакомо до точки и запятой. Так и должно быть в родном доме.

– Мне не нравится твое отношение к женщинам. Сколько можно… – Зофия Дмитриевна покачала головой, коснулась кольца на правой руке, покрутила его и продолжила: – Тебе тридцать четыре года, неужели нельзя найти женщину, которая сможет стать твоей женой? В конце концов, у тебя должны быть дети, а у меня – внуки! Да, Вероника слишком капризна, а ее семья не вызывает особого уважения… Но, насколько мне известно… – Зофия Дмитриевна выдержала паузу, – есть на земле и другие женщины. Ты вращаешься в достойных кругах, что мешает сделать правильный выбор?