В ее сердце акварель

«Если не ошибаюсь, это означает «лесная», «девушка, живущая в лесу». Красиво. А я – Кирилл. Не думал, что сегодняшнее утро станет для меня настолько приятным…»

Олеся остановилась, положила планшет на край скамьи и попыталась усмирить волосы, скрутив их в жгут. Вообще-то, она тоже не надеялась на прекрасное утро, но оно получилось именно таким.

Лесная…

«Нет, к лесу я не имею никакого отношения, я родилась и выросла в Москве».

Однако слова Кирилла не отпускали всю дорогу до дома Дюкова.

Как ни странно, территория рядом с «замком» Василия Петровича пока не была исследована. Леся не знала, что скрывается за плотной полосой орешника с правой стороны и куда ведут лесные тропы с левой. Если дом Кирилла в большей мере окружали хвойные деревья, то здесь преобладали лиственные, и это казалось ошибкой, так как аура Василия Петровича представлялась жесткой и колючей.

Леся выбрала тропинку пошире и устремилась к смешанному лесу, который наверняка во второй половине лета радовал сыроежками, лисичками и подберезовиками. Благодаря тете Саше она хорошо разбиралась в грибах и на секунду пожалела, что сейчас май, а не август.

Потянулись елки, за ними – тощие березки, рябины и опять орешник. Леся сошла с тропинки, взяла правее и, касаясь стволов деревьев то одной рукой, то другой, прошла метров сто, а затем резко остановилась. Перед ней, разинув пасть, лежал глубокий обрывистый овраг. Его покрывали корни деревьев, камни, трава… Растительность то вспыхивала зеленым цветом, то гасла, демонстрируя землю, ветки, коричневую прошлогоднюю листву. Наверное, утренний туман любил это место. Проснувшись внизу, около практически голых щуплых кустиков, он обычно полз вверх, проглатывая на ходу то камень, то кочку, то кусок трухлявого дерева, покрытого лишайником.

Место завораживало, и Леся, шагнув к краю обрыва, прислушалась, пытаясь поточнее уловить атмосферу… Конечно, она выбрала бы именно эти краски – естественные, сочные зеленые и коричневые, – чтобы нарисовать овраг, но в душу отчего-то настойчиво лез и красный цвет. Быстро перевернув лист на планшете, вытащив карандаш, Олеся принялась рисовать увиденную картину, стараясь специально не придумывать ничего лишнего: пусть рука ведет… И уже через пять минут на листе появился большущий клубок, летящий вниз.

– Люди… Они падают… Катятся по склону… – Леся покачала головой, усмехнулась и добавила: – Э-э-э, нет, с меня впечатлений хватит. Надеюсь, на этом месте никто никогда не отправлялся на тот свет. Да, очень на это надеюсь.

* * *

– Что? – Кирилл обернулся и посмотрел на мать. – Извини… Ты что-то сказала…

– Отлично, – со сдержанной улыбкой произнесла Зофия Дмитриевна и покачала головой. – Ты меня уже не замечаешь.

– Как можно, мама. Поверь, я не так ужасен, как тебе кажется! Просто задумался.

– О чем же?

– Об одной лесной фее, – весело ответил Кирилл, подходя ближе. – Все мысли только о ней.

– Боже. – Зофия Дмитриевна театрально дотронулась до виска кончиками пальцев. Кольцо, усыпанное бриллиантами, на короткий миг засияло в свете ламп, подчеркивая ухоженность рук. Лишь одно украшение, но весомое и, безусловно, дорогое. Зофие Дмитриевне никогда не изменял вкус, она умела единственным украшением произвести настоящий фурор и часто пользовалась этим приемом на различных встречах. – Ты вышел из дома на пять минут и уже успел с кем-то познакомиться? Раньше я не замечала за тобой тягу к деревенским девушкам. Или тебя уже постигло отчаяние?

– Нет, но, возможно, стрела Амура наконец-то пробила мое сердце. – Кирилл многозначительно поднял брови, затем засмеялся и направился в столовую. – У меня такое чувство, будто я не ел три дня. Ужасно голоден, к чему бы это. Хотя всему виной диетический завтрак, – громко добавил он, зная, что ирония вызовет у матери очередную улыбку. – Как же я хочу есть!

– Приехал Егор. Кажется, он отправился пить кофе, – ровно произнесла Зофия Дмитриевна, глядя в спину уходящему сыну. – Похоже, мужчины никогда не полюбят овсянку.

Распахнув дверь столовой, Кирилл сразу уловил тонкий аромат кофе. Можно было не сомневаться: Егор позавтракал яичницей из четырех яиц, бутербродом с сыром и американо. Этот набор простейших блюд брат уважал с детства и в Утятине обычно завтракал именно так, чем вызывал холодные насмешки Евы. Она никому не могла простить природной худобы и равнодушия к еде, а Егору досталось и то и другое. Красота сестры требовала постоянных диет, правильного питания, массажей и многого другого. Но нелепо, что все это внешнее совершенство доставалось неинтересному и, в общем-то, неприятному Юрию Григорьевичу Алпатову.