В его власти, или Беременна от монстра

Агата замялась. Марат действительно выглядел не лучшим образом. Было видно, что он как минимум сутки не спал, поэтому она не знала, стоит ли начинать разговор прямо сейчас. Тяжелый он выйдет, с претензиями и обвинениями. Может, дать ему отдохнуть и потом спрашивать?

— Что ты хотела?

Голос сына выдернул ее из раздумий и Агата нахмурилась. Хотела было сказать, что ничего, но после за секунду решилась:

— Я все знаю, Марат.

— Что ты знаешь? — Покровский устало вздохнул и опустился в кресло. Сложил руки замком, не сводя взгляда с матери, и принял обреченный вид. Он терпеть не мог разговоров, которые начинались вот так. Да еще и после таких тяжелых дней.

— Все, Марат. И я… я не знаю, что сказать. Разве таким я тебя воспитывала?

— Так. Я не понимаю, о чем вообще идет речь. Объясни нормально, — свел брови на переносице Покровский.

— Ты что, действительно решил отнять у Ани ребенка?

Марат изменился за секунду. Вот только что перед ней сидел ее любимый единственный сын, при взгляде на которого сердце кровью обливалось, так он устало выглядел. И разом перед ней возник совершенно чужой взрослый мужчина. Лоб прорезала жесткая складка и он холодно и сурово взглянул на нее.

Поневоле Агата поежилась под враждебным взглядом сына. Он будто был незнакомым человеком. Не родным, а совершенно далеким.

— С каких пор ты позволяешь себе совать нос в мои дела?

— Что? — на секунду Агата опешила, но сразу же взяла себя в руки, — Совать нос? Речь ведь идет о чужой жизни! Это жестоко — отнимать у матери ребенка! Единственного! Аня ведь больше не может иметь детей!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И я не мог, — парировал Марат.

— Да дело даже не в том, сможет она еще иметь детей или нет! Даже если и да! Все равно нельзя разлучать мать с ребенком! Ты так просто решаешь чужую судьбу, как будто ты сам Бог!

— Прекрати корчить из себя святошу, — брезгливо поморщился Покровский.

Агата задохнулась от возмущения и до боли в ногтях вцепилась в спинку кресла.

— Я никогда не воспитывала тебя таким бессердечным монстром, Марат!

— Ты вообще не воспитывала меня, так что не имеешь права сейчас тут стоять и поучать меня. Трахалась со своими любовниками, пропадала на курортах и светских раутах, тратила отцовские деньги — но не воспитывала меня. Я рос под присмотром нянек, они меня и воспитали. То, что я терплю тебя здесь — не более чем добрый жест. Но ты, кажется, совсем перестала его ценить, — процедил он сквозь зубы.

— Что ты такое говоришь, Марат… — прошептала едва слышно женщина, чувствуя, как от жестоких слов сына внутри холодеет.

— Прекрати ломать комедию, ты все прекрасно слышала, — скривился он, как от зубной боли.

Агата отвернулась, молча глотая обиду и стараясь не смотреть на сына. Выдохнула и глухо призналась, не глядя ему в глаза:

— Я не любила твоего отца… Мы поженились только потому, что должен был родиться ты.

— Вот и ответ, почему я не хочу той же судьбы для своего ребенка. Не хочу думать, что у меня есть надежный тыл, а потом наблюдать, как Аня начнет напропалую трахаться с водителем или охранниками от скуки. Не хочу видеть, как мой ребенок возненавидит ее, а потом и меня, когда я заведу любовницу. Потому что к изменщице-жене я и пальцем не притронусь.

— Все не так…

— Правда? — насмешливо вздернул бровь Марат, — а как же тогда, Агата?

— Всю жизнь я любила только одного человека, — с трудом заставив себя говорить она, — Мы то расставались, то снова сходились, и в один из таких моментов я встретила твоего отца. Тот мужчина так сильно меня обидел, что я захотела ему отомстить… И забеременела… Я пришла к нему и честно призналась, что ребенок не от него. И… он отказался от меня. Обозвал последними словами. Я его не виню, он был прав, наверное. Но уже тогда я должна была понять, что он подлец, что я нужна была ему только ради денег — сначала моих родителей, а после твоего отца. Но мне хотелось верить, что он любит меня, любит больше всех на свете. Без него я словно не жила…

— Достаточно. Мне противно это слушать. И видеть тебя тоже, — покачал головой Марат, жестом останавливая мать. Но Агата будто не слышала его.

— Я жила в этом аду, который сама же и создала. Видела, что и твой отец и ты мучаетесь из-за меня, но ничего не меняла. А потом… ты ушел из дома и я как будто прозрела… Всю свою жизнь я по-настоящему любила только одного человека, но даже не понимала этого. Не понимала, что готова отдать все, готова жизнь умереть не задумываясь, лишь бы он был счастлив. Но теперь я ему была не нужна. Я пыталась все наладить, пыталась как-то объяснить… Хоть на секундочку увидеть его, услышать хоть слово… Пусть даже неласковое, только бы услышать его голос.

— Все эти россказни про твоего драгоценного любовника я уже слышал, — закатил глаза Покровский, устало дожидаясь, когда мать прекратит свои россказни.

— Я говорю о тебе, Марат.

В кабинете повисло молчание.

— Что? — хрипло переспросил он, понимая, что, скорее всего, ослышался.