В её глазах

– Ты – та самая девушка, которая рисует огонь, – произносит он утвердительно. – Я видел тебя на занятиях арт-терапией.

Он устремляет на нее взгляд, и у нее мелькает мысль, что глаза у него еще более ярко-синие, чем у Дэвида. Впрочем, может быть, так просто кажется, потому что кожа у него очень бледная, а волосы почти черные. Он вплетает в венок очередную ромашку.

– Я тут подумал. Может, тебе лучше рисовать воду? Это могло бы иметь лучший терапевтический эффект. Тогда можно было бы сказать им, что огонь на твоих рисунках символизирует твое горе и то, что случилось, а вода – твое избавление от этого. Как будто бы ты смываешь все это с себя.

Он говорит торопливо, почти тараторит. Видимо, мозг у него работает очень быстро. Ее же собственные мысли кажутся ей больше похожими на патоку.

– Зачем мне все это надо? – недоумевает она.

У нее не получается представить, как она смывает все это с себя.

– Чтобы они отвязались от тебя с требованием открыться. – Он ухмыляется и подмигивает ей. – Подбрось им что-нибудь, и они оставят тебя в покое.

– А ты, похоже, большой спец в этих делах.

– Я уже бывал в подобных местах. Так, давай-ка сюда руку.

Она послушно протягивает ему руку, и он надевает ей на запястье ромашковый браслет. Он кажется совершенно невесомым, не то что подарок Дэвида – массивные часы, которые оттягивают ей запястье другой руки. Это выглядит так трогательно, что на долю секунды она забывает о своих страхах и угрызениях совести.

– Спасибо.

Какое-то время они сидят молча.

– Я читал про тебя в газетах, – произносит он наконец. – Жаль, что так вышло с твоими родителями.

– Мне тоже, – отзывается она и спешит переменить тему. – А ты – тот самый парень с ночными кошмарами, который ходит во сне.

Он фыркает:

– Да, прости. Я знаю, что мешаю окружающим спать.

– У тебя это недавно? – интересуется Адель.

Может, он такой же, как она? Ей очень хотелось бы встретить кого-то такого же. Кого-то, кто понял бы ее.

– Нет, у меня это было всегда. Сколько себя помню. Только я здесь не из-за этого. – Он засучивает рукав. Бледную кожу испещряют еле заметные следы уколов. – Дурные привычки.

Он растягивается на траве, опершись на локти и вытянув ноги перед собой, и она следует его примеру. Солнышко ласково пригревает ее лицо, и впервые за все время это не вызывает у нее мыслей о языках пламени.

– Они считают, что наркотики и мои странные сны как-то связаны, – продолжает он. – И постоянно расспрашивают меня о том, что мне снится. Тупость несусветная. Я уже готов начать выдумывать всякую чепуху.

– Грязные эротические сны с участием Марка, – подает идею она. – Например, с той толстухой из столовой, которая никогда не улыбается.

Он смеется, и она тоже. Господи, до чего же приятно по-нормальному с кем-то поговорить. С кем-то, кто не переживает за нее. Не пытается ее раскусить.

– Говорят, ты отказываешься спать? – спрашивает он, щурясь. – Потому что ты спала, когда все произошло, и не проснулась вовремя.

Он произносит это небрежным тоном. Как будто они обсуждают всякую ерунду. Телешоу. Музыку. Никак не пожар, в котором погибли ее родители. Пожар, который наконец-то вдохнул хоть какую-то искру тепла в могильный холод их дома.

– Я думала, им нельзя сплетничать про нас.

Она устремляет взгляд на сверкающую в лучах солнца озерную гладь. Ее красота завораживает. Адель начинает клонить в сон.

– Они ничего не понимают, – говорит она.

Он снова издает отрывистый смешок, больше похожий на фырканье.

– А ты чего от них ожидала? Они же тупые как пробка, все до единого. Но что именно в твоем случае они не понимают?

Над самой поверхностью воды проносится какая-то птица; ее острый клюв вспарывает водную гладь. Интересно, кого она пытается поймать?

– Я сплю не так, как все нормальные люди, – произносит она в конце концов.

– Как это?

Она усаживается прямо и устремляет на него взгляд. Кажется, он ей нравится. Наверное, есть какой-то другой способ разобраться со всем этим дерьмом. Способ, который поможет и ему тоже. Она в этом не признается, но и она тоже в подобном месте не впервые. И опять из-за проблем со сном. В первый раз это было по поводу лунатизма и ночных кошмаров, когда ей было восемь, а теперь вот из-за того, что она вообще не желает спать.

Сон, вечно этот сон. Ложный сон, настоящий сон. Видимость сна.

А за всем этим кроется то, о чем она никогда не сможет никому рассказать. Попробуй она это сделать, ее упекут в психушку до конца жизни. В этом она уверена.

– Плети им всякую чушь, чтобы они от тебя отстали. А я помогу тебе избавиться от ночных кошмаров. От меня будет куда больше толку, чем от них.

– Ладно, – соглашается он, явно заинтригованный. – Но за это тебе придется нарисовать несколько картин с водой, которую ты рисовать не хочешь. Забавно будет посмотреть, как они полопаются от гордости за то, что спасли тебя.

– По рукам, – говорит она.

– По рукам.