В Эрмитаж!

— Я иду своей дорогой, и я счастлив, но по пути никогда не упускаю шанса что-нибудь слегка деконструировать. Слушайте — сейчас я вобью последние гвозди в гроб Просвещения. Прежде всего, разум оказался совсем неразумным, верно? Фактически он привел прямиком к Французской революции, то есть к первому массовому кровопусканию и всеобщему опустошению, которые и есть главные приметы современности. В результате народились Вико, оспоривший идею разумного прогресса, и Кант, раскритиковавший чистый разум и показавший, что объективного знания не существует. Потом Шопенгауэр доказал, что нашими мыслями движет не разум, а воля. А потом — Кьеркегор и прыжок в темноту: нет больше способов отличить бытие от ничто. А за ним — Ницше и полный триумф иррационального. Вам уже страшно?

— Очень.

— Отлично. А ведь еще ничего не случилось. Но вскоре, вскоре — Хайдеггер и полный коллапс метафизики. Потом Витгенштейн и — нет, лучше помолчим. Короче, экзистенциальный абсурд. И вот мы приходим туда, куда в настоящий момент стремимся.

— Куда именно?

— К Мишелю Фуко и полной утрате субъекта. Помните, что он писал в последнем абзаце «Слов и вещей»?

— Смутно.

— Ладно. Цитирую не дословно, но при вашем подходе к цитированию вам это как раз по вкусу. Что-то вроде: «Идеи разума исчезли из мира так же быстро, как и возникли. Сегодня мыслящий человек подобен лицу, нарисованному на песке у самой кромки волн. Еще мгновение — и все смоет приливом».

— Безмерное и трагическое одиночество Дидро?

— Верно. У нашего старика слова были мудрее мыслей.

— И вы уже готовы к этому?

— Конечно готов, — заявляет Версо. — Религии — крышка, а вслед за ней и разуму. Картезианский проект подходит к концу. Мы уже не верим в единое и постоянное «Я». Не верим, что мозг производит мысли, точно так же как еще раньше перестали верить в Великого Часовщика, построившего нашу вселенную. Мы знаем лишь, что космос — это хаос, мчащийся с безумной скоростью, без руля и ветрил, навстречу своей бессмысленной, взрывоопасной и непостижимой судьбе. Достигнув цели, он взорвется или превратится в какое-нибудь антивещество. Вам достаточно? Мне достаточно. Даже Эйнштейну хватило.

— Вполне достаточно. Но если мыслящий субъект исчез, то зачем нам нужны философы?

— А они нам не нужны.

— Тогда скажите: а как вы сами стали философом?

— Просто философия интересовала меня больше, чем футбол.

— И вы не сидите без работы?

— Разумеется. Философы все еще нужны. Поглядите-ка на Францию. Они там реально уважают всех этих ребят, которые толкуют про смерть субъекта. Знаете, им даже обеспечивают бесплатный проезд по железной дороге.

— И они ездят.

— Ездят. Бодрияр бесплатно катается по всем железным дорогам. Лиотар имеет свою личную ложу в опере. Еще по «Джим-Биму»?

— С удовольствием, — отвечаю я. — Но вот чего я не могу понять: если вы так настроены против разума, то зачем участвуете в этом проекте «Дидро»?

— Затем же, зачем и все. Бесплатный авиабилет, бесплатное питание и выпивка, бесплатная поездка в Россию. Знаете первое правило академической науки? Дареному гранту в зубы не смотрят!

— А я хотел покататься на пароме «Анна Каренина»…

— И просчитались. Такова судьба всех высоких порывов.

— А еще я хотел посетить Эрмитаж и поглядеть на архив Дидро…

— Для этого хватило бы обычной туристической поездки.

— …и побольше разузнать про Дидро.

— А как вы думаете: зачем потащился в Россию сам Дидро?

— Чтобы исполнить предназначение философии: просвещать деспотов, устанавливать законы Разума.

— Да ну? Ничего подобного! Он поехал по той же причине, что и мы. Бесплатный билет, бесплатная поездка в Россию, бесплатное питание и напитки.

— Я так не думаю. Я полагаю, он искал влиятельного и понимающего покровителя.

— Вы имеете в виду Екатерину? Она-то отлично его понимала. Она знала, что он простирается перед нею ниц и трепещет перед властью.

— Но он не простирался ниц.

— Простирался, простирался. Эта мадам покупала философов, как туфли или картины. Он был всего лишь очередным приобретением, которое добавило ей славы. И он на это пошел. Skal!

Версо тянется ко мне со своим стаканом.

— Это вы так полагаете, — возражаю я. — Я понимаю иначе.

— Но это истинная правда. Во всяком случае, настолько же истинная, насколько истинна любая истина, то есть, конечно же, совсем не истинная. Вообще-то я поехал главным образом потому, что мне надо было на некоторое время убраться из Штатов. Я только что пережил развод.

— Сочувствую.

— Не стоит. Это был не мой развод. И кроме того, каждый философ должен посетить Россию. Вспомните Исайю Берлина.

— Помню. Он работал в британском посольстве сразу после войны.

— И он поехал в Петербург, тогда еще Ленинград, чтобы встретиться с Анной Ахматовой.

— И они влюбились друг в друга.

— Совершенно верно. Они провели ночь в ее квартире на Фонтанке. И поняли, что говорят на одном языке.

— Поразительно! Я и не предполагал, что кто-то способен говорить на языке Исайи Берлина. Кроме самого Исайи, разумеется.

— Но они говорили всю ночь напролет.

— Да, он был весьма разговорчив.