Это звучание, которое цепляет что-то внутри нас, особое звучание. И оно свойственно бабушке, которая начинает засыпать. Почему? Потому, видимо, что душу может отравить в полет только тот, кто сам вошел в это состояние полета перед сном. В русской культуре оно называлось Дремой и считалось существом, подобным богу сна греков Гипносу. Засыпает бабушка и непроизвольно начинает звучать правильно. Она передает свое состояние полета в сон…
Наши собиратели до сих пор привозят новые записи сказок из фольклорных экспедиций. Это значит, что сказка бытовала в России гораздо дольше, чем в Европе, и как-то бытует до сих пор. Что это означает? Что сказка до сих пор отзывается в душе русского человека. Как это возможно?
Я предполагаю, что в России существовала некая среда, которая была создана тем обрядом инициации, который сохранился в сказке как ее воздействие. Сказку слушали вживую, а значит, подвергались ее воздействию все. Но воздействие сказки сходно с воздействием обряда, если мы вглядимся в то измененное состояние, в которое нас переводит сказка.
Следовательно, мы и наши предки проходили этот обряд повсеместно. Причем, повсеместно означает не только широту распространения обряда, но и его вертикальное воздействие. Ведь сказку сказывают кухарка, няня, дворовая бабушка. Но из-за двери подслушивает барин, а уж дети-то барские, барчуки, точно сидят у ног няни вперемежку с дворовыми детьми. Все помнят Арину Родионовну, и все понимают, что это она привила Пушкину любовь к русской сказке…
Обряд сказывания-слушания сказки – одно из важнейших орудий, которое создавало того человека, которого мы сейчас считаем русским. Понятно, что этнически в русский этнос вливались разные национальности, но все русскоговорящие имеют не только общую культуру, но и общую культуру мышления, потому что проходили обряд слушания сказки.
Именно этот обряд превращал целый народ в нечто единое, о чем потом говорили, как об общинности русского народа. Эта общинность была причиной того, почему русский человек без души по-настоящему ничего делать не может, а с другой стороны, не умеет фальшиво улыбаться…
Мы не мрачные, мы не умеем врать… Сказка не велит!
Сказки об устройстве мира
Лучшая теория волшебной сказки была создана В. Я. Проппом. Однако не все сказки однозначно укладываются в его классификацию. В некоторых она почти полностью не работает, как не работает и то, что через год после Проппа было добавлено бельгийским исследователем Андре Иоллесом как важнейшая черта сказки: в ней все так, как должно быть!
Не во всех сказках мы видим ожидаемый счастливый финал, не во всех сказках зло наказано, а добро побеждает. Не во всех сказках даже есть возможность определить, что есть зло, а что добро. Самый яркий пример этого различия – это античные сказания о Психее и Амуре и об Орфее и Эвридике.
Записанная Апулеем повесть о Психее и Амуре – типичная волшебная сказка, и в ней все так, как должно быть. Схема Проппа работает. Героиня сражается, проходит все необходимые и обязательные шаги, и усилие ее награждается в конце сказки. А вот Орфей проигрывает и теряет любимую. А потом гибнет и сам, разорванный менадами. Почему?
Потому что рассказ об Орфее – не сказка, а миф!
Сказка возникает в Осевое время, то есть веке в седьмом до нашей эры, как особый жанр литературы, и живет по своим строгим законам. Миф гораздо древнее, и у него нет законов, он создавался тем первобытным, простым человеком, который, что видел, то и пел. Для сказителя мифа это просто рассказ о том, что было. А было оно в жизни совсем не так, как должно быть по нашим ожиданиям!
Изрядное количество русских сказок, хранящих знания об устройстве мира, исходно вовсе не сказки. Это осколки древних мифов. Лишь в некоторых случаях они строятся по законам жанра, описанным В. Проппом. Достаточно часто они звучат как этиологические легенды, объясняющие появление вещей или частей нашего мира, или откровенные мифы. Но даже когда об устройстве мира говорит настоящая волшебная сказка, знания о мире она заимствует из предшествующего ей мифа.
Человечество, похоже, очень давно задумалось о том, откуда пошел наш мир и как он в действительности устроен. Человеческий глаз в силах охватить лишь то, что вмещается в линию горизонта. Эта воображаемая линия продлевается вверх неким воображаемым же куполом, который и зовется нами небом. Но все это кажется непосредственно воспринимаемым.
Этого явно недостаточно, чтобы понять, каков мир на самом деле, поэтому люди достраивают небесный купол до полного шара, и так рождается исходный образ круглого мира, в котором покоится то ли плоская, то ли круглая земля. При этом непосредственное восприятие органами чувств заменяется на восприятие неким внутренним взором, который вначале просто пытается заполнить дыры и разрывы в видимом образе мира, достраивая его до неких ожиданий.