В этом году в Иерусалиме

О чем говорить, широта нашей души сегодня такова, что даже телевизионные сериалы начали освещать эту тему более глубоко. «Не менее захватывающий, пользующийся еще большим успехом во всем мире сериал, — оповещает „Гид квалифицированного зрителя“ к телепрограмме на неделю в одном из последних номеров „Санди таймc“[127], — „Охота на человека“ (Ай-ти-ви[128]). Его также отличает неожиданное решение заезженных тем: сержант абвера[129] в нем — не приевшийся злодей, а симпатяга; бежавший из лагеря офицер британских ВВС — истерик и разгильдяй; участница Сопротивления — наполовину еврейка — шлюшка».

А почему бы и нет? Это же свежий подход. Все равно как исполнение Шекспира нагишом.

Теперь еврейское наследие не ограничивается Талмудом, с одной стороны, и — пусть себе Лесли Фидлер[130] (притом что в прозорливости ему не откажешь) шутит сколько влезет — гефилте фиш, с другой стороны. Теперь у нас есть еще и Холокост: Холокост — вот стержень самой серьезной послевоенной еврейской литературы. Холокост — вот что объединяет Маламуда и Беллоу: «Мастер» Маламуда — серьезный нравственный шаг, Беллоу продолжает писать роман о размышлениях и самооправданиях выживших. И это роднит их обоих с Исааком Башевисом Зингером, который унес с собой Варшаву такой, какой сохранил в памяти, и с документальным рассказом о Катастрофе, в особенности с «Истреблением европейских евреев» Рауля Хильберга, и в итоге со свидетельствами Эли Визеля. Роман Эли Визеля «Ночь» о его опыте выживания в Бухенвальде, на мой взгляд, и есть та книга о Холокосте, прочитать которую должен каждый, вместе с тем к другим книгам Визеля у меня сложное отношение. Возможно, беда в том, что бремя его опыта и нашей вины непереносимо, и это чрезвычайно повредило ему, как писателю. Что я имею в виду: хвалить его стиль, его мастерство, значило бы умалить его, да и вообще совсем не о том речь. По правде говоря, когда Визель отклоняется от своего непосредственного опыта, опыта штетла, лагерей смерти и т. д., когда он пускает в ход воображение — вольность, вполне позволительная нашему брату писателю, — меня берет досада. Возможно, я несправедлив, и тем не менее это так.

Когда Герцог[131] вспоминает своего сломленного жизнью отца, вот какие мысли посещают его:

«Эту историю Герцогов, думал он сейчас, я выслушивал, наверно, раз десять в год. Иногда рассказывала мама, иногда он сам. Так что науку беды мы проходили всерьез. Тот крик души для меня и сейчас не пустой звук. Он теснит грудь, перехватывает горло. Хочется открыть рот и выпустить его наружу. Но все это древнее — да-да, это еврейские древности, идущие от Библии, от библейского понимания личного опыта и судьбы. То, что принесла война, упразднило папины претензии на исключительность его страданий. Были приняты куда более жесткие критерии, в очередной раз окончательные критерии, безразличные к личностям. Усердно и даже радостно излился человеческий дух в этот параграф разрушительной программы. Стоит ли помнить эти частные истории, старые были про старые времена. Я помню. Обязан. А кто еще — кому это важно? Миллионы, сонмища людей погибают в ужасных муках. Духовное же страдание им ныне заказано. Личность хороша лишь для юмористической разрядки».

Мистер Сэм Пер. О. Качанова

Массовая миграция восточноевропейских евреев в Северную Америку, де голдене медина — «золотую землю», началась в 1881–1882 годы в ответ на прокатившуюся по России волну погромов. Поток эмигрантов усилился в 1891 году, когда евреев выгнали из Москвы и других крупных городов, а в 1903-м, после резни в Кишиневе, городе на юге России, когда сорок девять евреев были убиты и около пятисот покалечены, началось паническое бегство.

Герои — вот mot juste[132] для этих почти нищих, грубоватых, но энергичных мигрантов из черты оседлости, этих неотесанных евреев из штетлов, которые на сломе веков плыли третьим классом в «Америку, Америку». Самые творчески одаренные из этих вдохновенных авантюристов основали Ар-си-эй и Си-би-эс[133] (Дэвид Сарнофф, Уильям Пейли) и в буквальном смысле слова изобрели Голливуд: Шмуэль Гелбфиш, он же Сэм Голдфиш, прославившийся под именем Сэмюэла Голдвина; Льюис В. Железник (позже ставший Селзником); Уильям Фокс (бывший Фукс); Луис Б. Майер, неудавшийся наркодилер из Нью-Брансуика; Адольф Цукор; Гарри Кон, создавший «Коламбию пикчерз». Еще одно дитя гетто, Сэмюэл Ньюхауз, впоследствии вырос в гиганта международного издательского дела, а Елена Рубинштейн дала начало огромной косметической империи.

Не могу не поделиться своей любимейшей историей, которую мне поведал хранитель галереи Бивербрук в Фредериктоне.

Елена Рубинштейн заказала Грэхему Сазерленду свой портрет, однако была так разочарована далеко не комплиментарным результатом, что отказалась за него платить. Годы спустя на одном из приемов к ней подошел лорд Бивербрук.

— Я приобрел у Сазерленда ваш портрет, — сказал он.

Елена пришла в ярость.