Свой капитал, один из крупнейших в Северной Америке, Бронфманы сколотили на бутлегерстве. Вместо того чтобы напрочь отрицать или хотя бы вяло открещиваться от грязного происхождения семейных миллиардов, Сэм, а теперь и его потомки почему-то сгорают от стыда. А зря. Ибо в действительности вред, который причинили обществу разудалые Эйб, Гарри, Сэм и Аллан, не идет ни в какое сравнение с тем, что вытворяли Дж. П. Морган, Джон Д. Рокфеллер и другие бароны-разбойники. Бронфманы не нанимали за гроши иммигрантов, чтобы те, рискуя жизнью, спускались в смертельно опасные шахты. Не мухлевали на фондовой бирже, разоряя мелких инвесторов, не натравливали во время забастовок на рабочих своих фабрик отпетых головорезов. А они все равно вымарывают да подчищают раннюю страницу своей истории, единственное в ней яркое пятно, надеясь вычистить ее до сияющей белизны и сделаться, так сказать, безупречными канадцами.
Самая внятная биография Сэма, под названием «Династия Бронфманов», выпущена Джеймсом X. Греем и Питером С. Ньюманом, а самый сомнительный его портрет, слащавый и бессодержательный, «принадлежит перу» Сэди Рознер-Бронфман, вдовы Сэма, которая в 1982 году частным образом выпустила собственные воспоминания. «Он был истинным канадцем, преданным своей стране и в годы войны, и в мирное время, и снискал большой почет как в своем отечестве, так и за рубежом, — писала Сэди в своей книге, в которой не было ни слова о бутлегерстве и том унизительном социальном барьере, которым от Бронфманов отгородилось неописуемо провинциальное высшее общество Монреаля. — Но когда рабочий день заканчивался и Сэм возвращался домой, он становился просто моим милым, моим дорогим муженьком».
Сочинение Грея и Ньюмана настолько удручило Бронфманов, что они решили прибегнуть к заказным биографиям. Книга первого из приглашенных авторов, Теренса Робертсона, была признана недостаточно исчерпывающей и отвергнута. Второй кандидат, бывший редактор канадской версии «Тайм» Джон Скотт, проработал несколько лет и получил отставку. Наконец Бронфманы нашли себе одного ручного университетского преподавателя, который и выдал им полнозвучный гимн под названием «Мистер Сэм: жизнь и времена Сэмюэля Бронфмана», в котором ему удалось, по сути, невозможное — превратить флибустьера и сквернослова в чинного зануду. С другой стороны, изголодавшийся Сэм, посвятивший свои закатные годы прославлению себя любыми доступными способами, был, конечно же, доволен.
Но вот какой парадокс.
Жестокие убийцы Псих Сигель и Голландец Шульц вошли в американскую мифологию, незаслуженно удостоившись фильмов, в которых не побрезговали сыграть блестящие звезды (Уоррен Битти, Дастин Хоффман), безо всяких вредных последствий для своих наследников, буде таковые у них имелись. А наследникам Сэма, лишь чуть оступившегося во времена «сухого закона», а потом сумевшего-таки отряхнуть грязь с ботинок и создать колоссальную ликеро-водочную империю, пришлось раскошеливаться на политкорректный панегирик.
«Мое участие в этом деле началось весной 1987 года, — написал Майкл Р. Маррус, — с беседы с Чарльзом Бронфманом в Монреале. Два года спустя я приступил к написанию этой книги при поддержке компании „Сигрем“ на условиях невмешательства со стороны заказчиков. С момента первых обсуждений и до настоящего времени у нас царит абсолютное согласие по одному принципиальному вопросу: мне предоставлена полная свобода в отборе материала и его изложении…»
Чепуха и самообман. Подписавшись на такую сделку и зная, как обидчивы Бронфманы, профессору Маррусу нужно было быть идиотом — каковым он, безусловно, не является, — чтобы не понимать, что такая работа по умолчанию предусматривает цензуру, и единственный здесь путь к публикации — ни шагу в сторону. Более того, профессор Маррус производит впечатление достаточно мозговитого человека, понимающего, что любая биография миллиардера, проплаченная семьей с темным прошлым, бесповоротно скомпрометирована еще прежде, чем дописана первая фраза. Заметьте, за много лет до него куда лучший писатель, А. М. Клейн[137], был приглашен Сэмом на позорную должность поэта-лауреата при его персоне. Унижая себя и свой сумрачный талант, Клейн сложил не одну рифмованную осанну. Взять, к примеру, корявый акростих, написанный к 4 марта 1941 года, пятидесятилетнему юбилею исправившегося бутлегера, и преподнесенный ему на банкете среди застольных славословий. Первая строфа звучала так: