В этом мире подлунном...

— …Прошу извинить нас, о шейх-ур-раис, — продолжал визирь, не снимая ладоней своих с живота. — Ох, эти негодники, эти скоты нукеры. Искусные мастера рубить головы, что там говорить, а вот насчет уважения, понимания людей — на то у них не хватает ума. Вместо того чтобы сообразить, кто перед ними, оказать вам почет и уважение… соответственно вашим знаниям, вашей славе, они — о негодники и скоты! — бросили вас в холодную темницу. А мы, погруженные в дела государства, так и оставались в неведении о сей прискорбной ошибке…

Несчастный «целитель», только что готовивший себя к переходу в иной мир, моливший аллаха о снисхождении, о милости, — как он мог ожидать, что его мольбы, так быстро дойдя до всевышнего, обернутся столь неожиданным и, кажется, благотворным поворотом судьбы? «О создатель! Неужто вправду говорит все это старый лис с глазами, похожими на блестящие бусинки? Неужто старый шакал, слывущий у всех правоверных за непревзойденного мошенника, и впрямь верит, что я действительно Ибн Сина?»

— Хвала вам, великий целитель! Покровитель правоверных, десница ислама, желая видеть вас у себя, посла за послом отправлял в Хамадан и Исфахан. Дабы вы посетили нас… Вы же, мудрейший из мудрых, сами догадались, чего хочет султан, солнце нашего неба, и своими ногами изволили пришагать в благословенную Газну…

По телу Шахвани поползли мурашки: «Знает! Все знает обо мне, шакал!»

— А посол… сиятельного султана… уже вернулся из Хамадана, господин мой?

Заметил плохо скрытую ядовитую усмешку на лице главного визиря, выругался про себя: «Скотина безмозглая, зачем ты спрашиваешь про эдакое, осел?»

— Посол?.. Наш посол сейчас в Тегинабаде. Не нашел он вас, достопочтенный, ни в Хамадане, ни в Исфахане. Отправился в Тегинабад, не зная, как же ему поступить!

Шахвани облегченно вздохнул, уже смелей поглядел на великого визиря. И двусмысленная улыбка на губах Али Гариба исчезла.

— Солнце нашего неба, властитель газнийского трона, десница ислама… Султану желательно видеть вас, великий учитель. Но… не будет ли угодно вам выслушать совет, мавляна?

— Як вашим услугам, господин.

— У вашего слуги нет иной цели, кроме как помочь вам, мавляна… Что вы скажете, если мы вас сегодня же отвезем в Тегинабад, да, в тот самый город, где, не зная, как ему быть, сидит наш посол… и вы прибудете туда, а через неделю или две возвратитесь — уже при знаках почета, соответственно вашему имени, — в светлейшую Газну. Чтобы мы, ничтожные слуги, могли вас и тут встретить со всей пышностью и громкостью и лишь после такой встречи представить повелителю… Так будет лучше — и по правилам придворных церемоний, и вообще лучше… поверьте мне…

«Этот замысел разумен… Или тут скрыта ловушка, придуманная старой змеей?» Шахвани украдкой бросил взгляд исподлобья на визиря: тот стоял, учтиво склонив голову, и глаз не показывал. Опустил голову и вновь рожденный «Ибн Сина».

— Желание главного визиря для Меня, бедного лекаря, обязательно, повторяю, я к вашим услугам, господин мой.

Глава тринадцатая

В последние дни своего заточения Бируни почувствовал себя немного лучше. Жар спал, тревога и боль будто утихли. Чувствовался только упадок сил, немощь телесная…

Время сейчас, видно, близилось к полудню: из отверстия в потолке свет падал почти перпендикулярно-, склеп освещался по всем сторонам почти равномерно, хотя грубые камни стен освещались совсем слабо.

Бируни взял один из кумганов, стоявших у изголовья, наклонил его. Сполоснул лицо и намочил твердую ячменную лепешку, оставленную вчера надзирателем. Съел кусочек. Почувствовал себя чуть бодрей. Привстал с ложа, хотел пройтись по узкой темнице. Тут, наверху, у отверстия в потолке, что-то забилось, затрепетало. Вспорхнула с крыши какая-то птица, мелькнула над отверстием, и какой-то камушек, величиной с орех, сорвался сверху, упал, угодил — надо ж так! — прямо в кумган с водой. Вода всколыхнулась, и из носика кумгана пролилась струйкой вода. Неожиданно у Бируни забилось сердце. Он всматривался в кумган, в капли воды, пролитые из носика. Потом торопливо встал, быстро, откуда силы взялись, обошел узенькую, будто птичья, клетку, подбирая с полу мелкие камешки.

Сел на колени, стал осторожно бросать их по одному в широкое горло кумгана.

И при каждом броске вытекало из носика кумгана по нескольку капель воды. Если бросал камешек чуть побольше, то и капель выливалось больше.

Немудрено, а вот поди ж ты… Почему простая, но ясная, как солнце, мысль эта раньше не пришла ему в голову?

Бируни несколько раз обошел свою тесную обитель — волновался, дышал тяжело и часто, будто нашел ключ от давно занимавшей его ум загадки!