В этом мире подлунном...

— Не понял? Этот Ибн Сина, которого нашел главный визирь, — не настоящий Ибн Сина, такой же лжец и хитрец, как сам Али Гариб! Шляется по городам и кишлакам, обирает недужных, а прозвище его — Шахвани. Тайну я тебе раскрыл, откуда узнал ее — не спрашивай. И запомни: разгадку во всей столице знают лишь двое: старый дьявол Али Гариб и скромный дервиш, твой покорный слуга! Вот так, мудрейший из мудрых: ты знаешь Ибн Сину настоящего, я знаю Ибн Сину ложного!

4

Два дня кряду они отправлялись в путь задолго до рассвета, но на сей раз солнце уже взошло, а их отряд не сдвинулся с места стоянки. Бируни никто не беспокоил. Неизвестно было даже, знал ли о Маликуле шарабе всезнающий мушриф. К полудню откуда-то явились два всадника, лагерь зажужжал.

Подмели внутри стоянки и вокруг. Водоносы с огромными бурдюками брали воду из водоема и спешно поливали тропы, ведущие от дороги к бекату. Сарбазы, приехавшие вместе с Бируни, надраивали вооружение, щиты и шлемы, украшали лошадей, будто собирались они встречать не врачевателя, пусть и знаменитого, а властителя.

Немного погодя в комнату, где расположились Бируни и Маликул шараб, вошел курносый мушриф. На нем был новый халат, подпоясанный тяжелым серебристым кушаком, ослеплял глаза шлем, а особенно ярко выделялся знак полномочий на шлеме. Нарочито громко гремел кривой саблей: будто каждое слово отрубая саблею, заговорил:

— Мавляна! Сейчас… к нам… прибудет… великий исцелитель… досточтимый господин Абу Али Ибн Сина! Солнце мира, покровитель правоверных повелел… чтоб, мы с вами, оказав великому исцелителю покровительство, доставили его живым и здоровым во дворец султанский… Так? Мне известно… вы хорошо знакомы с господином Ибн Синой.

Бируни кивнул головой.

— Если только этот Ибн Сина — тот самый Абу Али Ибн Сина, с которым знаком ваш покорный слуга.

Курносый мушриф не понял иронии. Строго посмотрел на Маликула шараба:

— А ты, дервиш, знаешь великого исцелителя, господина Ибн Сину?

— Нет, не знаю. Я знаю господина Абу Халима Шахвани!

— Шахвани? Кто таков?.. Ты же вчера вечером сказал, что знаешь господина Бируни и господина Ибн Сину.

— Нет, господин мушриф! Я сказал, что знаю господина Бируни… И еще я знаю мошенника Шахвани!

Мушриф нахмурился. «В своем ли уме ваш дервиш?» — говорил его взгляд, устремленный на Бируни.

— Ежели вы оба считаете, что есть тут какие-то тайны, то… никто, кроме меня, не должен их знать! — мушриф накрыл ладонью рукоятку сабли. — Иначе… лишитесь головы!.. Тайны расскажете в Газне, кому нужно расскажете… У меня — приказ… Запомните одно: мавляна Бируни вместе с почтенным господином Ибн Синой поедут вместе в повозке.

— А дервиш, мой дервиш? — спросил Бируни.

— Будет вместе с моими сарбазами.

Бируни почтительно склонил голову. Маликул шараб, вознамерившийся продолжить рассказ о Шахвани, по знаку мушрифа захлопнул рот.

— Веление султана — веление аллаха! Разговор окончен!

Солнцу осталось совсем немного дойти до зенита, когда со всех сторон послышалось: «Едут! Едут!»

Из-за невысоких зеленых холмов показалось большое белое облако.

Через мгновение из него выскочили всадники.

Поворот с большой дороги к бекату обозначили два ряда сарбазов. Застыли конюхи, держа наготове скакунов, которых надо было предложить гостям. Водоносы с полными бурдюками на спине изготовились залить пыль, которую гости поднимут.

Бируни и Маликул шараб расположились у ворот, рядом с управителем стоянки, вздрагивавшим от каждого приказания мушрифа.

Маликул шараб, выпив все вино, пребывал в хорошем настроении. Мурлыкал какую-то песенку, не без удивления приговаривал при этом: «Ах, плут! Ах, мошенник!»

А Бируни… По мере того как приближалось белое облако, росло и его волнение, его нетерпеливое любопытство, посеянное в его душе Хатли-бегим и Маликулом шарабом.

Вот она, вот она — повозка с желтой шелковой дверцей! Издали она напоминала большой шатер. Впереди, сзади, по бокам ее сопровождали три десятка всадников, — ого, это число приличествует не лекарям, пусть и знаменитым, а могучим завоевателям!

Впереди, весь в пыли, на скакуне с благородной белой отметиной точно посредине лба рысью мчался… кто ж? А, рябой мушриф, тот самый, который сопровождал Шахвани в Тегинабад.

Вот мушриф, этот мушриф раскрыл рот, глаза его расширились, будто приготовляясь выскочить из орбит, он выпрямился в седле и, упершись ногами в стремена, заорал:

— Эй, в бекате… Управитель!.. Именем нашего могущественного султана приказываю немедленно заменить наших лошадей, сарбазов — напоить и накормить, а господина, гостя султана…

Рябой мушриф не успел закончить, как зашевелилось шелковое полотнище, отодвинулось в сторону, и взорам людей предстал человек, на голове которого красовалась белая серебристая чалма, намотанная на синюю бархатную тюбетейку. Человек этот, с красиво удлиненным, породисто-благородным лицом, с короткой бородкой мудреца, которая очень шла ему, осмотрелся. Ощупал каждого своими озорными, хмельными глазами и вдруг воскликнул радостно:

— Маликул шараб? Это ты?

Маликул шараб растерянно оглянулся на Бируни:

— Он! Он самый!.. Ну и плут!