В этом мире, в этом городе…

На потеху клоунам и публике,
в цирке, в Колизее, на дворе
мы кусали дырчатые бублики,
круглые, как солнце на заре.

Облако, гляди, над нами тянется

и скрипит, как поезд и кровать, —
у тебя весёлый дядька пьяница,
а сестра умеет воровать.

Так что выйдем и наденем чистое

и в манеж рассядемся в песок,
стрелками прямые ноги выставим
всем ветрам на запад и восток.

Купол неба, ангелов овация,

листья плещут плавниками рыб,
если бы не белая акация,
мы их всех перемолчать смогли б.

Скоро будет радость подвенечная,

ясная, как быстрая слеза,
любящая светлые, беспечные,
ласковые хитрые глаза.

«Все ли ангелы идут с губами в землянике?..»

* * *

Все ли ангелы идут с губами в землянике?
Крепдешинами дыша сквозь хвойные шкафы?
И ты девочка ещё, и на толчке цыганок крики:
«Мальчики! Шарфы! Шарфы! Шарфы! Шарфы! Шарфы!»

Шар воздушный голубой. Лошадка. Голуби. Брусчатка.

Николай Васильич Гоголь барышню крадёт!
Встанем в кухоньке, славянка, и научимся прощаться,
и любить, и ладить ёлочке поклоны: до свиданья, Новый Год!

До свиданья, Рождество! Вот скоро предавать Рождённого,

и пустым постом разлуку искупать.
… Как ходила ты вкруг сахара вкруг жжёного,
как щекоткой роз вдруг жёгся Исфахан!

Ты да я, да мы с тобой – что стоим в небе, где возы с трещотками,

где воланы юбок раздражают нюх вола —
в сине-бело-золотое, в воскресение фарфоровое прощёное,
разлетаясь по паркетам по вощёным, да обнимемся дотла.

Шарф апрельский твой смешной. Губная гансова гармоника.

Что хотел в лесах твоих найти он: Родины? Тоски?
…С тараканом хохоча, в долбленой доньке дочка моется,
восхищённо поднося Катюньке куколке соски.

Доля

Вечерами тоска глухая
в государстве узкоколейном…
Ах ты, доля моя сухая —
запиваю тебя портвейном.

Выйдешь, пьяненький, в чисто поле —

тишина стоит, как проруха.
Хоть бы дождик случился, что ли!
…В мире пусто – как в горле сухо.

Ах, как сушит тоска предместий

сердце, ищущее вход в город!
Для взыскующего Невесты
жажда – много страшней, чем голод.

Нимб сатурновых полнолуний,

сушка, фенька, кольцо, прореха…
«Есть ли край?» – говорю Миуне.
«Рай, рай, рай…» – отвечает эхо.

Детской слёзкою затихая,

как в подол, утыкаясь в камни…
Даже кровь, как вода, сухая
в необласканной Богом Кане.

Николай Алешков

Август в Лаишеве