В фиордах, где не заходит солнце

А по полю бегают и быстро, и не очень быстро, бородатые и безбородые парни. Посвистывает судья. Зрители-болельщики орут во всю силу легких. Но особого шума нет. Хоть и собралась на стадион вся Пирамида… Кричи не кричи, но чтобы такой гром стоял, как на киевском стадионе во время игры местного «Динамо», не получается. Жидковато.

Так как я не большой спец и в спорте разбираюсь скверно, любой удар по мячу и сопровождающие его победные клики возбуждают во мне скорее улыбку, чем энтузиазм. Потому я ничего определенного об этом матче сказать не могу, тем паче — об уровне мастерства здешних футболистов. Бегали, пинали мяч, толкались, кое-кому удавалось ударить головой.

После матча и прогулки по поселку гости и хозяева усаживаются в столовой за общий стол, который давно уже накрыт.

Товарищеский матч, дружеская трапеза, шумные проводы… И снова ложится на Пирамиду солнечная ночная тишина. Завтра на работу. Одинокая лошадь тащит по пустой дороге воз, груженный бидонами. Они позванивают, копыта глухо постукивают, такие домашние, знакомые, привычные звуки… Засыпаю под них.

6

…И откуда они только берутся, эти тучи?!

Одного цвета с ненастьем, ползут и ползут с юга и запада. А что же северные ветры? Спят, поди, у полюса, и все. Нет, хоть бы один навстречу этому серому безобразию поднялся! Дунул, принес на денек вёдро. Впрочем, на денек маловато. Прояснится, начнет думать начальство, что можно, мол, завтра в полет, а к утру, глядишь, снова затянуло, снова серо, пасмурно, мглисто. Нет, на день мало. Так дело не пойдет!

Собрались наши спортсмены слетать из Баренцбурга в Ню-Олесунн, еще раз в футбол с норвежцами сразиться. И вот уже чуть не неделю ждут. К ночи, хотя какая уж тут ночь — часам к двадцати двум яснее ясного, голубизна, ни облачка. Задергиваем шторы, укладываемся с уверенностью, что завтра наверняка полетим. А утром не только вершины Алкхорнета (этого Старого Рога — горы, и впрямь напоминающей острый рог), но и того берега фиорда не видать. Исчез в тумане… Консул связывается по радио с Ню-Олесунном, с норвежской телеметрической станцией. Обе стороны выражают свое — сожаление, и на этом пока все кончается. А еще говорят: «Матч состоится при любой погоде». Распаковывая чемоданы, мы на чем свет стоит клянем Атлантику со всеми ее Гольфстримами. Ну просто издевается — к вечеру ясно, а что будет дальше, никому не известно.

Однако на этот раз отступила. Проснулся Северный Ледовитый, вздохнул раз-другой. И стало от его дыхания чисто, свежо, просторно. Ни тучки, ни облачка. Только в узких ущельях позастряли клочья тумана. Да и те ненадолго. Скоро без следа исчезнут. С бореем не поспоришь!

Теперь, хоть в подзорную трубу оглядывай, — небо как стеклышко. Лети куда угодно. Летчики ходят именинниками. Радуемся и мы. Засиделись. Геологам давно пора приступать, их и тут и там дела ждут. Ну и мне требуется поспеть всюду, куда отправятся геологи. Сегодня, к примеру, есть случай побывать с ними у берегов Бельсунна.

Летим?!

Те, от кого зависит разрешение на вылет, направление и очередность маршрутов, напустили на себя такую таинственность — не подступишься: физиономии озабоченные, серьезные, словно решает начальство мировые проблемы. Зато парни, которым предстоит вести вертолет, общительны, острят напропалую. Для них полет привычная и приятная прогулка, а они были ее лишены. Вот теперь и радуются. Всюду они одинаковы, эти крылатые труженики, где бы ни доводилось мне иметь с ними дело — немножко пижонят, свысока относятся к нам, «рожденным ползать», но неизменно дружественны, бескорыстны, влюблены в свое нелегкое дело, короче говоря — отличный народ!

Первый пилот нашего вертолета Федор Бурлев согнулся над картой. Ориентиры, пеленги, связь да мало ли что еще! В этих местах каждый маршрут словно в первый раз: так быстро все может перемениться. Изучает человек сегодняшнее положение.

Второй пилот Андрей Мышеловка не перестает балагурить, поддевает нас, разыгрывает и заразительно хохочет…

Мотор начинает покашливать, лопасти вздрагивают. Двинулись, закрутились. Все быстрее и быстрее, пока не слились в прозрачный круг. Стоит такой рев, что и самого себя не слышно.

И вверх! Земля проваливается. Вот уже вровень с нами вершины гор. Летим!

Впервые оглядываю Шпицберген с воздуха. Здесь, как и повсюду, вид у земли сверху куда более аккуратный, чем на самом деле. Она кажется прибранной, строже организованной. Даже камнепады, беспорядочно усеявшие подножия гор, производят впечатление специально уложенных украшений.

Баренцбург под нами. Делаем прощальный круг. Разбросанные по склону горы домики поселка выглядят отсюда такими миниатюрными, что хоть собирай их в лукошко. Трубы электростанции попыхивают дымком, у причала, прижавшись к нему бортом, стоит длинный изящный и тоже игрушечный кораблик. Даже он, угольщик, строен и красив сверху.

Бегут по прибрежной тундре жилки горных речек. Розово-мутные, извилистые, вбирающие на своем пути к морю множество ручейков-притоков, они как бы нарисованы на земле. Да и сама тундра отсюда ровнее, чище, светлее.