В фиордах, где не заходит солнце

— Ну что ж, молчание — золото, — гудит сверху Анатолий: он спит на втором ярусе нар. Сергей — на нижнем, а я — на дополнительной раскладушке у стены. Хоть и мал наш домик, но «в тесноте, да не в обиде», помещаемся втроем, а при нужде можем и четвертого приютить. — Пожалуй, сегодня сплаваем!

Чтобы дым вверх столбом, здесь случается редко. Но нынешнее утро именно такое.

Облачность низкая. Даже не облачность, а высокий туман. Наш дымок врезается в него и сразу же исчезает, смешиваясь с серой мглой. В тишине слышно лишь журчание «водопровода», ну и конечно, крики птиц. Если бы не они, и не догадаться бы, что там, за туманом, гранитная грудь горы. По проливу медленно-медленно плывет один-единственный айсберг. Все вокруг серое и влажное — хоть отжимай. Но айсберг и тут излучает голубой чистый свет, как в ясный день.

Часами могу смотреть на бегущий ручей или на прибой — живая вода влечет человека, помогает думать, заставляет забывать все сиюминутное, преходящее. И за айсбергами следить можно целыми днями — провожать взглядом эти голубые корабли, исчезающие в Мировом океане…

«Прощайте, прощайте, — я им говорю. — Ведь больше я вас не увижу…»

Может, серый туман, может, непрекращающийся вот уже третий месяц день нашептывает мне старую песенку из сказки Гауфа, запавшую в душу еще с тех времен, когда печаль казалась только светлым облачком.

— Говоришь, молчание — золото? Ось-то земная поскрипывает уже! Так что, братцы, теперь или никогда! — командует Сергей.

Вскакиваем. Пролив — скатерть. (Сколько еще бед причинит он нам своим коварством!) Анатолий единственный из нашей тройки дрейфовал на льдине, единственный почти лично знаком с полюсом. (Помните, всего восемнадцать километров не дошел.) Посему, значит, и самый опытный. Как же не прислушаться к его мнению? Решено: идем на нашей скорлупке к острову Датскому за оставшимся грузом.

А вроде дождичек собирается. Ни с киносъемкой, ни с фотографированием сегодня связываться не стоит.

Но надумал я побывать на маленьком скалистом островке за мысом Гурнерда. Там выводят птенцов гаги. Товарищи оставят меня на островке, сплавают за вещами, а потом вернутся за мной.

Выбираюсь на каменные берега. Только сделал первые шаги по острову — взлетают гаги. В углублениях между камней, в трещинах и совсем на открытом месте, ровном, как поднос, высиживают свое потомство эти птицы. Нащиплют из грудки пуха, положат в него зеленоватые яйца и, прикрыв собой, ждут, когда появятся малыши. Пух у них серый, под цвет камней, но столь нежный, что не чувствуешь его, прикоснувшись рукой. И сама гага пестро-палевая, сидит и как бы сливается с камнями — не отличишь. В первую очередь видишь не птиц, а их зеленоватые клювы и черные глаза, которые внимательно следят за тобой, как бы стараясь разгадать твои намерения. Если подойдешь слишком близко, гага внезапно подпрыгивает, бьет крыльями и взмывает вверх или, покачиваясь, бочком топает к воде. Когда она оставляет гнездо по своей воле, то тщательно укутывает яйца пухом, чтобы не заметили их хищные чайки. Но вспугнутая лишь раздувает пух взмахами крыльев, и яички остаются лежать как на ладони. Видное издалека лакомое блюдо. Крупные белые чайки, точно караульные, устроились на выступах скал, а то и парят в воздухе — стерегут, поглядывают, где что плохо лежит. Утробы у них ненасытные. И яйца, и маленькие птенцы гаг — все, что в силах чайки схватить и одолеть, становится добычей разбойниц. То тут, то там виднеются битые скорлупки, сереет разметанный пух опустевших гнезд.

Стараюсь идти очень осторожно, прикрываю пухом оставленные гагами яйца. Вспугнутые мной гаги опускаются на воду, присоединяются к плавающей по волнам стае сородичей. Между пестренькими самками белеют, точно укутанные в королевские мантии нарядные чернобокие самцы.

Даже вздрагиваю. Будто человеческий голос зовет: «У-у-у!» — рядом, за кромкой берега. Жалуется, помощи просит. Это гаги.

Откуда ни возьмись ветерок. Ровный, несильный, но так или иначе ветер. С открытого моря начинают набегать волны, такие же ровные и округлые, как ветер. Стая гаг скрылась в тихой бухте, отплыла за мысок, прикрывающий птиц от волн. Чайки, поднятые ветром со скал, парят в воздухе. Сколько раз я замечал, что эти жадные обжоры очень практичные птицы. Они не любят утруждать себя полетом — надо махать крыльями! И если спокойно, торчат на скалах, где повыше, и присматриваются к окружающей обстановке. Но стоит подуть ветру, как они немедленно взмывают в воздух и планируют большими кругами. Еще бы: с высоты-то куда больше можно увидеть, и сил не расходуешь, за тебя ветер работает.

Из бухты острова Датского выплывает наша «Казанка». Отсюда она — крошечная точка на бескрайней воде. Приближается. Уже вижу, как она кланяется волнам.

Машу ребятам, чтобы прихватили меня, — не очень хочется ждать, пока они дойдут до Медвежьей бухты, разгрузятся и вернутся за мной. Кто знает, какие замыслы у ветра — стихать или крепнуть?