В футбольном зазеркалье

Протяжная трель судейской сирены прекратила разминку. Стадион, вся затаившаяся по крутым откосам чаша, умолк и приготовился. Иван Степанович, провожая на поле команду, пропускал ребят мимо себя и каждого стукал по плечу. Алексей Маркин, обезображенный гипсовым хомутом, стоял с ним рядом и в знак напутствия молча прикрывал веки. Только своих, старинных, с кем съел пуд соли: Скачкова и Сухова – он дружески шлепнул по заду.

Команды уже выстроились в середине поля и крикнули приветствие, когда на западной трибуне внезапно затрещали дружные аплодисменты. Скачков увидел, что по забитому проходу наверх пробирается Маркин, несет свою неподвижную голову и всем туловищем поворачивается в обе стороны, благодаря за память, за приветствия. Добираясь до своих, Маркин потревожил инвалида на костылях, который каждый раз, чтобы не загораживать проход, с усилием поднимался. Единственная нога у него, видимо, тоже не сгибалась, как и костыли с обеих сторон.

Трибуна не успокоилась до тех пор, пока инвалид и Маркин не уселись на места.

Пожилой судья, с незагорелыми коленками, с большой, похожей на мишень эмблемой на груди, предложил капитанам:

– Знакомьтесь!

Скачков и тот, напротив, Алексей Решетников, улыбнулись, дружески ударили ладонь в ладонь. Со времени последней встречи на ленинградском стадионе месяца не прошло.

Ленинградская команда всегда была для Скачкова неприятным соперником. Он не любил навалистого и жестокого давления и предпочитал противника с комбинационной, многоходовой игрой – тогда сказывался его огромный опыт, его умение угадывать и разрушать расчеты атакующих в самом зародыше, в глубине поля. Сегодня, как было решено на установочном совете перед матчем, необходимо задавать темп с первых минут, прижать к воротам – перебегать.

Против Скачкова вновь действовал молоденький нападающий, которого он наглухо закрыл в том матче. Сначала он не понял, почему тренер соперников не заменил парнишку, однако скоро разгадал: молодой, неутомимый, он должен был мотать, оттягивать Скачкова на себя, а в открывавшийся к воротам коридор нацеливался ринуться Решетников, хитрющий, как лисица, Леха, полузащитник с крепким плассированным ударом. Парнишка исполнял задание старательно: финтил, юлил, откатывался к самой бровке, показывал, что порывается пройти по краю, – Скачков все видел и читал, как по букварю. Давно он изучил этих уж слишком исполнительных ребят, надолго скованных начальной установкой тренера. Он делал вид, что поддается на приманку, смещался часто в сторону, но ровно лишь настолько, чтобы успеть на перехват умудренного в боях Решетникова. Несколько раз он крепко сталкивался с разогнавшимся парнишкой, чувствуя, как со всего разбегу врезается в его разгоряченное напрягшееся тело. Скачков щадил его, пытался образумить, хотя, не нарушая слишком правил, мог подловить и вывести надолго из игры. Самого его когда-то так ловили и выносили с поля.

– Геннадий Ильич, вперед бы больше надо, – несмело посоветовал ему Соломин.

Оглядываясь, Скачков определил: да, Саша прав, скучиваться незачем.

Первый тайм как будто проходил на равных – не перебегали, но и уступили. А под свисток, в последнюю минуту, Белецкий очень вовремя успел на резаную передачу Кудрина, как вьюн, оставил за спиной опекуна и только ринулся к воротам, открылся по другому краю Сухов: его, сдыхающего, мокрого, как мышь, защита стерегла вполглаза.

– Смотри! – остановившись, завопил Скачков, еще не веря сам такой удаче, но Игорек и без него увидел. Ах, все же молодец парнишка! Не сбавляя бега, он сумел послать мяч резаным ударом, в обводку за спину защитнику, на свободное пространство и, охнув, приподнялся стадион: успеет, не успеет Сухов? Вот-вот… еще чуть-чуть, – Скачков извелся, наблюдая. «Переставляй же горбыли!» Свои ему отдал бы, чтоб бежал скорее! Но ноги Сухова все отставали, и он запнулся вдруг, упал на руки, перевернулся раз, другой… Мяч мимо дальней штанги укатился с поля.

Рев стадиона услыхал весь город. Скачков себя в досаде: по коленке, по коленке! Убил бы! «Вот он, глоточек! Ну погоди!.. Та-кую передачу!»

Сухов вскочил, остервенело кинулся к Белецкому: куда, куда давал? Тот отступил, попятился, рукой загородился. Федор налетал – едва не в драку лез. Скачков по-капитански грозно глянул издали: чего еще? Но тут свисток протяжный и все смешались на поле, упало напряжение. Усталой запалившейся гурьбой футболисты потянулись на отдых.

– Геш, ты видал его? – окликнул, подбегая, Сухов – горячий, задыхающийся, в мыле. – Нет, ты видал? Его же на моторе не достанешь!

Искал сочувствия, заглядывал в глаза. Скачков отвернулся – клокотало зло. Чего темнить, чего на парне зло срывать? Ведь сам же понимал, что мог достать, и если бы…

– Иди, иди отсюда. Катись! – сквозь зубы процедил Скачков и шаг прибавил, чтоб не приставал. – Амулетики цепляешь? Глоточек спирту?.. Уйди!

В туннеле под трибуной его позвал Белецкий – едва не плачет от обиды.

– Геннадий Ильич…

– Ладно, ладно… – грубовато потрепал парнишку по плечу, повел с собою. – Пас был на блюдечке. Чего там! Не обращай внимания.