В Гаване идут дожди

«И я ушел, и я ушел!» – вторил ему брат. «Мы еще не ушли от опасности», – сказал негр. «Почему?» – спросил брат Франсиса. «Береговой радар может нас засечь, а кроме того…» – Рука негра метнулась в сторону горизонта, где зарницы уже сливались в огненные взрывы, бесновались чаще и мощнее. «С этим дьяволом никто нас не догонит, никакая буря не возьмет. – Брат Франсиса кивнул на мотор и сплюнул в море. – Ты, негр, – кроличья душа. Черная мокрая курица. Трясешься, как овечий хвост. Зря мы тебя взяли».

«Ушел я из Гаваны, иду я на Майами», – пел Франсис.

Ро-ро, зас-зас… – подпевали мотор и лодка.

«А что чувствует человек, когда покидает свою страну, даже, может быть, навсегда?» – Бэби из кухни взглянула на входную дверь. Понятно, она имела в виду Мальдонадо, а не Франсиса. Через несколько лет, уехав отсюда с близняшками, она получит ответ на этот вопрос.

– Что ты чувствовал? – спросил я Франсиса. Франсис пожал плечами, а его башмаки снова стали

постукивать по земле, где хлопотали муравьи.

– Не знаю, да и некогда было о том думать, – ответил он. Франсис вытащил из кармана бутылку рома, несколько раз приложился к горлышку и стал что-то напевать. Он совсем захмелел, но нить рассказа не потерял.

– Нас промочило насквозь, до самой печенки. Волны, как бешеные псы, кусали нас за все места. – Франсис обхватил себя руками за плечи, прикрывая грудь, словно его так же пронизывал холод, как тогда, на море.

Рассвело, низкие тяжелые тучи, казалось, грозили опуститься еще ниже и раздавить все, что было на воде. А потом налетел настоящий ураган, высокие волны нещадно колотили деревянную посудину.

«Гроза», – сказал негр и перекрестился. «Если ты знал, что идет гроза, чего поперся с нами?» – закричал брат Франсиса. Тому не пришлось ответить: гигантская волна швырнула его об борт. «Держитесь, – крикнул Франсис, которого второй вал, ударив в спину, свалил на дно лодки. – Ой, мать вашу…»

На них обрушилась третья, пятая и еще много волн, которые кидали и били лодку, заставляя ее плясать и вертеться, как сумасшедшую.

Франсис не знал, сколько времени он лежал на дне лодки под ударами стихии, уцепившись за канат, стараясь высовывать голову из воды, заливавшей суденышко.

Он понял, что нет больше сил сопротивляться и пора отдавать концы, но тут ветер стал слабеть и волны поутихли. С трудом приходя в себя, кряхтя от боли, опираясь о борт окровавленной рукой, Франсис встал на колени. Рядом отплевывался от соленой воды его брат, потирая голову. «Ты как? Жив?» – спросил Франсис. Брат кивнул, не переставая откашливаться. «А негра смыло на хрен…» – «Бедняга, мы даже имени его не знаем», – вздохнул Франсис.

Когда мне представилось, как негра снесло за борт, как он отчаянно боролся с волнами, хватая ртом воздух, я тут же подумал о Монике. Я не желал верить, что она погибла подобным образом. Судьба не могла быть так жестока. Но почему несчастный негр рыбак мог утонуть, а белая девушка-проститутка не могла? Что, она лучше негра? Разве не все равны перед морем, перед судьбой и перед лицом смерти? Ответа я не знал, да и знать не хотел. Моника – это Моника, а другие – это другие.

Пусть помирают два, три, тысяча негров, белых, красных, голубых, зеленых, но Моника должна спастись, а остальные – пропади они пропадом.

– Того негра следовало бы объявить без вести утонувшим, а на том берегу поставить памятник ему и всем утопленникам, погибшим в море вместе с лодками. – Франсис покачал головой.

– A дальше что с вами было? – мне не терпелось узнать конец истории.

Крак-крак… – скрипнул мотор, когда брат Франсиса хотел его запустить. «Да заводись ты, гад», – бормотал брат в ярости. Все усилия были напрасны, мотор заглох навеки, и его вышвырнули за борт, чтобы облегчить лодку. На море снова воцарились тишь да гладь. Солнце наваливалось на беглецов своей знойной тяжестью.

На лодке осталось лишь одно весло, на дне было по колено воды, которую они вычерпывали руками. «Надо плыть к земле», – сказал брат.

– Теперь-то нам с тобой легко обо всем рассуждать, – криво усмехнулся Франсис, – а тогда, в открытом море, в полузатопленной посудине с одним веслом, без еды, с одной фляжкой воды, было совсем паршиво. Мы не знали, где болтаемся, где север, где юг.

Два дня молотили они одним веслом по волнам и пытались ориентироваться по звездам, которые, по утверждению брата Франсиса, он умел читать, а, как оказалось, не знал ничего.

На третий день, когда кончилась вода, полумертвые от голода и жары, они, бросив весло, отдались на волю волн.

– Мне захотелось тогда кинуть в море бутылку, – задумчиво сказал Франсис. Как ни странно, пустая бутылка еще валялась в лодке, а в карманах у него обнаружились кусок бумаги и шариковая ручка.

И он написал: «Сегодня скончались Франсис Вилья и его брат Исраэль. Нас доконали невезение и море. Тот, кто найдет эту бутылку, пусть известит…»