В глубинах полярных морей

Тихим слегка пасмурным вечером лодка вышла в море. Несколько дней не утихавший норд-вест оставил в память о себе мертвую зыбь. Громадные сине-зеленые холмы с зеркальной, не потревоженной ни единой морщинкой поверхностью вздымали пологие бока и опадали. Лодку качало плавно, без рывков, но очень сильно. Ощущение даже для привычного человека тягостное.

Пройдя Рыбачий, погрузились. Здесь начинался район, где частенько замечались неприятельские подводные лодки.

Новый военком старший политрук Кулясов ходил по отсекам. Доводил до моряков задачи похода. Рассказывал о наших делах под Севастополем. Сейчас все внима-

[166]

ние приковано к черноморской столице. Положение там тяжелейшее. Мы люди военные и понимаем: вряд ли наши смогут там долго продержаться. И, сравнивая, думаем: насколько легче нам, североморцам, несмотря на все капризы сурового климата. У нас ведь на суше порядок, фронт держится прочнее, чем где бы то ни было, базирование налажено…

Когда мы добрались до позиции, погода изменилась: засвистел ветер, загуляли по морской поверхности волны, кое-где отороченные белыми воротниками барашков. Нам это на руку. Лодку такая волна не очень беспокоит, зато ни перископа, ни следа торпеды почти не заметно.

Весь день 3 июня вели мы поиск. Шуйский пребывал в чудесном настроении: смеялся, шутил. От него прямо-таки исходили волны оптимизма. Наконец-то дождался человек любимого дела. Я рад, что Константина Матвеевича не ожесточило несправедливое наказание, не испортило его характера. Он правильно оценил все с ним происшедшее и не перенес своих обид на всех и вся. Горе не надломило его, не замутило его душевной чистоты.

С экипажем у него успели установиться добрые, взаимно приязненные отношения. Подчиненные для него не просто «личный состав», и он уже неплохо знает многих моряков. Они в свою очередь успели убедиться, что командир хотя и добряк, но по службе спрашивает строго. Зря не придирается, но и мимо упущений не проходит. Без шума, без крика отпустит забавное словцо, да с такой подковыркой, что виновный готов сквозь палубу провалиться. Если Шуйский проявит себя молодцом и в бою, ему обеспечена крепкая и преданная любовь матросов. А это значит: матрос скорее даст разорвать себя на куски, чем подведет такого командира, не оправдает его надежд…

Время перевалило за 18 часов, когда акустик доложил о шуме винтов. Далеко, кабельтовых в сорока, шел крупный транспорт в сопровождении трех тральщиков и двух катеров. Шуйского словно подменили. У перископа стоял не добродушный весельчак, а суровый, сдержанный боец с затвердевшими чертами лица. Таким он оставался на протяжении всей атаки: собранным, распорядительным, деловитым. Поправлять его приходилось совсем мало.

Сблизившись на двенадцать кабельтовых, мы выпустили четыре торпеды с интервалом в шесть секунд.

[167]

Тут же пришлось скомандовать боцману:

— Ныряй на сорок метров!

Корабли охранения хотя и не заметили нас, но курс одного из тральщиков был расположен таким образом, что «Щ-403» рисковала вторично испытать на себе все прелести тарана. Понятно, никто из нас этого не жаждал.

Спустя пятьдесят восемь секунд после залпа мы услышали громкий взрыв. Еще через четырнадцать секунд — второй. Вскоре где-то далеко за кормой разорвалось восемь глубинных бомб — катера начали поиск лодки.

При осмотре горизонта транспорта мы не обнаружили. Тральщики едва виднелись вдали, а катера ползали в районе атаки.

— Поздравляю, командир, с первой победой, — пожал я Шуйскому руку. Он весь сиял. Он снова был развеселым, остроумным человеком, довольным экипажем, лодкой и самим собой и чуть-чуть смущенным.

Итак, начало оказалось многообещающим. Первый день пребывания на позиции увенчался полным успехом. Даже бомбежки не пришлось испытать.

И, воодушевленные, мы продолжаем поиск. День, второй, третий… Плавать все больше приходится под водой — полярный день сияет вовсю. Акустики на вахтах ну прямо сохнут от напряжения. Кажется, не пыльное это дело — сиди себе с наушниками да слушай голоса моря. А если говорить серьезно, нервная нагрузка у акустиков колоссальная.

Приезжала к нам на флот медицинская комиссия во главе с профессором Прикладовицким для обследования здоровья подводников. Каждого моряка взвешивали, выслушивали, обмеряли до похода и после. Из многочисленных выводов комиссии мне особенно запомнился один. В боевом походе наибольшая нервная нагрузка ложится на командира лодки и на акустиков. Они даже в весе теряют. У остальных членов экипажа вес не меняется, а иногда даже увеличивается — дает о себе знать малоподвижный образ жизни.

Но как ни стараются акустики, никаких посторонних шумов в эти дни не слышно. В перископ тоже ничего не видать.

В надводном положении ведем усиленное наблюдение. Отличным наблюдателем зарекомендовал себя старший военфельдшер Каменский.

[168]