В глубине души

— Садись, бесплатно довезу. Что мы, не люди, что ли! У меня все равно там заказ, за городом.

И тут отец Михаил вспомнил, что дом-то действительно должен быть за городом, а этот жулик его в Москву привез.

Всю дорогу священник горестно рассказывал водителю о своих злоключениях, а тот слушал и качал головой.

— Что же ты делать будешь, люди… — сделал он немногословное заключение в конце пути и добавил: — Ты, когда к этим богачам пойдешь, ребенка с собой не таскай, пусть в машине поспит, а я тебя подожду, вдруг чего не так, обратно придется ехать.

Сказал водитель — обратно ехать, и как в воду глядел.

Иван Тимофеевич вот уже два дня не находил себе места.

Весть о заболевании кота распространилась среди обслуживающего персонала мгновенно, и все тут же встали на цыпочки и заговорили шепотом, как это принято в доме умирающего.

Иван Тимофеевич понимал, что в такой обстановке подойти к хозяйке со своими проблемами невозможно.

Здесь бы выждать, пока все утрясется, но мать сказала, что священник с девочкой уже вылетели в Москву и будут с минуты на минуту.

Предупредив охранников, что к нему должны приехать, Иван Тимофеевич сел в своем флигеле у окна в надежде увидеть хозяина и спросить у него, как быть.

Ждать ему пришлось долго.

Через пару часов Антон вышел из дома и, прикрыв за собой дверь, провел ладонью по лицу.

Издалека казалось, что он плачет. Затем он застегнул пальто и направился по дорожке к машине.

Видимо, собирался уезжать. Недолго думая, Иван Тимофеевич выскочил из своего убежища и заспешил наперерез хозяину.

Увидав бегущего садовника, Антон остановился и вопросительно поднял брови, как если бы хотел спросить: «В чем дело?»

— Антон Петрович, — торопливо заговорил садовник, подойдя поближе. Он торопился, потому что понимал, что в любой момент его могут прервать, не дослушав. — Антон Петрович, здесь священник из моей деревни едет.

— Зачем священник? — удивился Антон. — Мы кота не крестили.

— При чем здесь кот? — произнес Иван Тимофеевич с плохо скрываемым упреком в голосе.

И этот упрек от человека, стоящего бесконечно ниже его на социальной лестнице, заставил Антона сосредоточиться.

— Так в чем дело? Зачем тогда священник?

— Да это я по тому делу, — начал объяснение садовник, чувствуя, как от волнения предательски мерцает его голос.

— По какому делу? — В голосе Антона слышалось напряженное недовольство.

— Ну, помните, пару дней назад Изабелла Федоровна с вами говорила насчет больной девочки?

— Какой девочки?

— Больной, которой операция нужна, в Германии. И вы пообещали дать, ну эти, как их… — Иван Тимофеевич не хотел произносить слово деньги, ему казалось это неуместным, и поэтому он судорожно искал замену. — Ну, эти, средства, — наконец вспомнил он.

Антон посмотрел на садовника потемневшим взором и сдвинул брови.

— И вы считаете это возможным?

— Что? — не понял садовник.

— Вы считаете возможным сейчас, когда в доме горе, обращаться ко мне с подобными просьбами? — Антон повысил голос. — Какая наглость, какая бестактность! Изабелла Федоровна в тяжелом состоянии, я ночей не сплю, а он деньги просит!

— Так я же не для себя! — окончательно оробел Иван Тимофеевич. — Там ребенок помирает!

Но Антон не желал этого слышать. Он оттолкнул с дороги Ивана Тимофеевича и пошел своим путем.

Но тут с садовником случилось что-то невероятное. Робкий человек, непривычный к протесту, он вдруг почувствовал в себе такое негодование, что сердце его чуть не разлетелось вдребезги.

Не понимая, что делает, он помчался за хозяином и нагнал его, когда тот уже собирался садиться в машину.

Оттолкнув водителя, который почтенно придерживал дверь автомобиля, Иван Федорович рванул хозяина за руку с такой силой, что тот мгновенно обернулся.

Теперь в глазах Антона вместо презрительного негодования читалось выражение испуга.

— Вы человек или нет? — закричал садовник не своим голосом. — Вам говорят, ребенка привезли, по вашему обещанию. Девочка умрет, если вы ей не поможете, а вы здесь по коту траур справляете! Стыд вы потеряли, вот что!

Антон в ужасе смотрел на разбушевавшегося подчиненного, и смысл его слов доходил до него плохо.

Он думал о том, что жизнь его в опасности, потому что садовник, как клещами, сжимал его руку, и он чувствовал, что этот дикарь при желании может раздавить его, как козявку.

Вся эта безобразная сцена длилась не больше минуты, потому что подоспела охрана и оттащила взбесившегося садовника в сторону. Антон с возмущением поправил на себе пальто и, бросив через плечо начальнику охраны:

— Чтобы к моему возвращению его здесь не было, — уселся в машину и уехал.

Когда машина выезжала из ворот, водитель заметил на другой стороне улицы батюшку.

Он как-то обреченно смотрел на дом и не двигался с места. Антон попа не заметил.

— Ты чего, Тимофеич, с ума сошел? — вразумляли коллегу охранники. — Они ж тебя с такими характеристиками выгонят, с голоду помрешь.

— Ну и пусть! — угрюмо отвечал Иван Тимофеевич. — Я в этом доме поганом все равно больше ни минуты не останусь. С жиру они бесятся! Людей вокруг себя не замечают.