В глубине ноября

Он тут же исчез. Снусмумрик продолжил поиски. Он искал письмо от Муми-тролля, прощальное письмо, должно же оно где-то быть, муми-тролли никогда не забывают попрощаться. Но все их общие тайники были пусты.

Муми-тролль единственный умел писать Снусмумрику правильно. Коротко и по делу. Никаких там обещаний, буду-скучаний и прочих печалестей. И какая-нибудь шутка в конце.

Снусмумрик поднялся на второй этаж, открутил от перил деревянный наконечник, но и там ничего не оказалось.

— Пусто! — провозгласила за его спиной Филифьонка. — Если ты ищешь драгоценности муми-семейства, то их здесь нет. Они в шифоньере, а он заперт на замок.

Филифьонка сидела на пороге своей комнаты, завернув ноги в одеяло и упрятав нос в боа.

— Они никогда не вешают замков, — сказал Снусмумрик.

— Здесь холодно! — выкрикнула Филифьонка. — Почему вы меня не любите? Почему никто не придумает, чем мне заняться?

— Можно пойти на кухню, — пробормотал Снусмумрик. — Там теплее.

Филифьонка не ответила. Где-то вдали тихо прогремел гром.

— Они никогда не вешают замков, — повторил Снусмумрик. Он подошёл к шифоньеру и открыл дверь. Внутри было пусто. Снусмумрик, не оглядываясь, пошёл вниз.

Филифьонка медленно поднялась. Она видела, что шифоньер пуст. Но из пыльной тьмы поднимался странный, страшный запах — удушливый, неприятно-сладкий. В шкафу не было ничего, кроме побитой молью шерстяной прихватки и мягкого серого слоя пыли. Филифьонка нагнулась, дрожа. На пыли виднелись… следы? Совсем крошечные, почти незаметные. Кто-то жил в шифоньере, а теперь сбежал. Все те, кто разбегается, когда отвернёшь большой камень, кто выползает из сгнивших растений, все они — Филифьонка знала — повылезали наружу! Повыбегали на своих шуршучих лапках, с твёрдыми надкрыльями, шевелящимися усиками, или повыползали на мягких белых брюшках…

— Хомса! Иди сюда! — заверещала Филифьонка.

И хомса пришёл со своего чердака, удивлённый, взъерошенный, и остановился, глядя на Филифьонку, точно не узнавал её. Он растопырил ноздри: в комнате свежо и резко пахло электричеством.

— Они сбежали! — вопила Филифьонка. — Они жили там, а теперь все повылазили!

Дверь шифоньера качнулась, и Филифьонка заметила какое-то движение, проблеск опасности — и взвизгнула. Но это лишь блеснуло зеркало с внутренней стороны двери, шифоньер был по-прежнему пуст.

Хомса подобрался поближе, прижимая лапы ко рту, с круглыми и чёрными глазами. Запах электричества усилился.

— Я освободил его, — прошептал он. — Он существует, и я его освободил.

— Кого ты освободил? — испуганно спросила Филифьонка.

Хомса покачал головой:

— Я не знаю.

— Ты же, наверное, видел его, — настаивала Филифьонка. — Подумай. Как он выглядел?

Но хомса бросился на чердак и закрыл за собой дверь. Сердце колотилось где-то в горле. Значит, это правда. Он пришёл. Он где-то здесь, в долине. Хомса открыл книгу в нужном месте и быстро-быстро прочёл:

«Согласно нашим предположениям о том, что конституция этого животного постепенно приспособилась к новым условиям, необходимость победить в эволюционной борьбе сформировала в конце концов предпосылки, при которых выживание выглядит возможным. Данное животное, существование которого мы классифицируем лишь как предположение, гипотезу, на протяжении неопределённого времени продолжало своё загадочное развитие, хотя модель его поведения идёт вразрез с теми процессами, которые мы рассматриваем как типичные…»

— Ничего не понимаю, — прошептал Хомса. — Говорят, и говорят, и говорят… Если они не поторопятся, всё пропало!

Он улёгся на книгу во весь рост, вцепился лапами в волосы и принялся рассказывать дальше, торопливо, сбивчиво, он видел, как существо становится всё меньше и меньше и как трудно ему выстоять в одиночку…

Гроза становилась ближе! Повсюду вспыхивали молнии! Они трещали электричеством, деревья дрожали, и существо почувствовало: вот, сейчас! И оно стало расти, расти… Молнии засверкали ещё сильнее, они заполонили собой всё, белые и фиолетовые! Существо ещё немножко подросло, выросло такое большое, что ему уже не нужны были никакие родные…

Стало полегче. Хомса Киль перевернулся на спину и посмотрел на маленькое чердачное окошко: в нём клубились серые тучи. Услышал вдалеке раскат грома. Гром был похож на горловой рык, по которому сразу понятно: кто-то всерьёз разозлился.

По одной ступеньке за раз Филифьонка спускалась по лестнице. Эти мерзкие твари вряд ли разбежались в разные стороны. Скорее они держатся стаей, одной сплошной массой, которая поджидает где-нибудь в тёмном углу. Сидят себе тихонько в гнилой осенней яме… А может, и наоборот! Не в яме, а под кроватями, в ящиках комода, в ботинках — словом, они могут быть где угодно.

«Это нечестно, — подумала Филифьонка. — Ни с кем из моих знакомых ничего подобного не случается. Только со мной!»

Филифьонка длинными тревожными скачками бросилась к палатке и отчаянно задёргала вход, шепча:

— Открой, открой мне… Это я, Филифьонка!

Внутри палатки было не так страшно. Филифьонка рухнула на спальный мешок, обхватила колени руками и проговорила: