В глубине стекла

— Да ну, что это за отдых! — заканючила Вика, но, взглянув на подругу, вдруг неожиданно легко согласилась: — Ладно, давай! Больше никаких мужиков! Только, если Олег твой вернётся.

— Ох, и язва ты! Ладно, если вернётся, посмотрим. Если вернётся.

Глава 24

Олег сидел в Дахабе, в баре отеля под открытым небом и смотрел местную развлекательную программу для туристов. Исполнялся танец живота.

Тягучая мелодия, странным образом сочетающая в себе вязкую лень неги и зажигательный ритм страсти, поплыла из динамиков. Женщины, сидящие за столиками, почувствовали в ней нечто, проникающее в их самую глубинную суть, отвечающее скрытым потребностям души и задвигали кто плечиком, кто бёдрами, кто руками, интуитивно улавливая нужные движения. Чувствовалось, что им хочется, покоряясь этой мелодии, отодвинуть бокалы, наполненные коктейлями, сбросить лишние, казавшиеся до этого такими элегантными европейские одежды, и выскочить на середину площадки. И там, в перекрестье жадных взглядов мужчин и завистливых взглядов женщин, раскрыться в танце. Только они не знали, как это сделать. Привычные танцевальные движения были явно неуместны, чужды этой музыке, а иных они не знали.

Как вдруг в центр, на свободное от столиков пространство, выбежала, легко семеня босыми ногами, танцовщица. Выскочила и замерла на несколько мгновений изящной, отливающей бронзой загара статуэткой, вскинув в ожидании руки и выгнув тело, улавливая нужный для вступления такт.

Была она явно не восточного происхождения: длинные светлые волосы, круглое лицо с чуть курносым носиком, говорило скорее о славянских корнях. Ей было лет двадцать. На ней был лишь светло-коричневый купальник, создававший иллюзию обнажённости, да повязанный на бёдрах невесомый кисейный платок — парео, он чуть позванивал нашитыми по краям цепочками монет.

И вот, улучив мгновение, девушка притопнула босой ножкой, обвитой по щиколотке тонкой золотой цепочкой, вильнула по-змеиному своим, кажущимся невозможно гибким телом, и, не затанцевала, нет, а просто зажила танцем.

В движениях её сочетались яростный жар палящего солнца, истома южной ночи, гибкая пластика хищника, шелестящее скольжение змеи и страстный вызов женщины. Женщины, такой слабой и изящной, такой беззащитной и такой опасной, так жаждущей любви и так безжалостно её лишенной, женщины, чьим оружием в этом жестоком мире мужчин является лишь собственная красота, собственное тело.

Бёдра её резко и уверенно двигались из стороны в сторону, торопящийся, но не поспевающий за ними парео делал их, казалось, ещё выпуклее, выразительнее. Плоский твёрдый живот вдруг приобрёл зовущую мягкость, задрожал, будто в истоме, заколыхался вдогонку за движениями бёдер, в такт позвякиванию монет. Руки то взлетали вверх, подчёркивая выразительность небольшой тугой груди, то страстно, словно лаская себя, пробегали ладошками по бокам, талии, бёдрам.

Танцовщица не исполняла заученный, отработанный танец, она жила этой музыкой, этими движениями, и не было, казалось, им ни начала, ни конца, были они будто сама жизнь, непрерывны и вечны. Но вдруг последний яростный аккорд, словно взмах восточной сабли, словно удар судьбы или кара богов, единым махом оборвал жизнь танца…

Девушка застыла на мгновение, будто сраженная невидимым ударом, а потом изогнулась, запрокинулась назад, расплёскивая волну своих волос, как бы умирая вместе с музыкой.

Посетители бара взорвались шквалом аплодисментов.

«Куда до этого Европе или Америке с их стриптизом! — думал Олег. — В одном движении рук этой девушки эротики больше, чем в десятке раздевшихся догола девиц. Как точно восточный танец выражает женскую сущность! Каждый раз, как смотрю — восхищаюсь. И вот эта концовка, прямо «Memento mori» — «Помни о смерти». Когда же я танец живота в первый раз увидел? Ах да, тогда, с Серёгой».

После увольнения и разговора с Ольгой Олегу снова захотелось напиться. Но Володька, которому он позвонил к вечеру, идею не поддержал.

— Уволился? Ну и правильно сделал! Ольга осталась? А ты чего хотел? Нет, Олежек, сегодня не могу, да и тебе не советую. Не помогает, точно тебе говорю, сам проверял. Ты нюни не распускай. Подумаешь, конец света! Что? Не ожидал? Эх, брат, мы от баб много чего не ожидаем! Да позвони ты ей, поговори, в конце концов, если так прижало. Не хочешь снова враньё слушать? Пацан ты ещё, Олежка. Не обижайся. Ну другую бабу найди. Нет, я сегодня точно не могу! И тебе не стоит. Ну, как хочешь. Пока. Звони.

Олег смотрел на телефон. Кому бы ещё позвонить? Сидеть одному дома было просто невмоготу. Он открыл бар, достал оттуда литровую бутылку водки, резким движением свернул ей металлическую винтовую головку и набулькал чуть не полный фужер. Проглотил, словно воду, не ощущая ни вкуса ни запаха, зажевал шоколадной конфетой из открытой коробки. И бутылки, и конфеты ему подарили ученики. Он складывал всё это в бар — до случая.