В глубине тебя (СИ)

— Иди ко мне, — разрешает Рик, лаская взглядом мои глаза.

— Да-а-а?! — будто спрашиваю громче.

— Да, — подтверждает он, а сам гладит мое лицо.

И я иду к нему. Я ведь к нему шла.

***

Дождь стучит по новеньким оконным стеклам, еще без «ручек», зато тройным, с аргоновым наполнением. В карточном домике сухо и почти уютно.

— Ты горячая, детка... ты горишь... м-м-м... детка...

Рик только что кончил, но не отпускает меня. Целует меня всю, будто пытаясь остудить мое тело губами — и наспех натягивает на меня одежду.

— Я заражу тебя.

— Ты заразила меня, — говорит он нежно. — Зараза.

— Прости.

— Заражай еще. Я переболел недавно.

— Ниче?.. У тебя там девушка не беременна?..

— Нет вроде.

Мне плевать на то, что это, сказанное им просто и обыденно, занозой впивается мне в сердце, как плевать и на то, что горло у меня болит уже по-страшному. Плевать — ему же плевать...

— Хорошо сделали, — окинув взглядом помещение, хвалю его, их работу. — Так что, теперь бабла не видать?.. Тебе?..

Он усмехается:

— Эт почему ж... Рассчитались же. Задолго «до».

— Вот вы лева-ачники... — не могу удержаться.

Это не похвала, вообще-то. Не уверена, что до него доходит — вон, самодовольный какой.

— На хрена протокол тот подписывал?.. — наезжаю на него. Мне почти хочется добавить: «Меня, что ли, попросить не мог?»..

— Да не получилось по-другому. Думал, бумажка маленькая, незначительная, не заметит никто.

Покачиваю головой, хлопнув себя по ней:

— Охренеть... ох-ре-неть...

Он смотрит на меня не мигая и вдруг неистово прижимает к своей груди.

— Блин, дурак, доиграешься! — сержусь я, пытаясь вырываться. — Посадят. Найдут же деньги...

Он снова насильно тянет к себе:

— Пусть ищут, — и обнимает еще крепче, вжимает в себя, как будто не о деньгах речь, а о том, чтобы меня кому-то там не отдавать. Балбес...

— «Пусть ищут». Ух-х... — даю все же зажать себя и тоже крепко прижимаюсь к нему, к этому балбесу...

— Кто слил тебя, как думаешь?..

Он пожимает плечами:

— Мало ли.

— Аднан?.. Въебашил ему тогда, что ли?.. За меня?..

Он только скалит зубы, мол, не моего ума дело.

— Чего сразу не рассказывал, что у тебя все так грустно?

— У меня не грустно. А ты... — легонько щелкает он меня по носу, затем гладит, задержавшись на нем, — меньше будешь знать — лучше будешь спать.

Нет, вы только посмотрите на него. Это я что, значит, правды не выдерживаю?..

— Слушай, и че делать теперь будешь?

— Посмотрим, — беззаботно отвечает он.

На расслабоне, паразит. Вообще, зря я все это затеяла, допрос этот весь, дознание. Не стоило начинать расспрашивать его после секса.

Он тут не один такой удовлетворенный, но мне не передается его беззаботность.

Конечно, он и не из такого дерьма вылезал, а жалеть себя вообще не просил, но я уцепилась в него, не спешу отпускать.

— Я за тебя перед Дорен распиналась. В бауамте. Горло драла, толкала ей, что так нельзя.

— Когда?

— Только что. Я от нее как раз.

Ему заметно приятно, но он осведомляется:

— На хера?

— Да мало ли.

— Дурная, — нежно целует меня он. — Ни хера не даст. Эта лесба в моем деле ни хера не решает, а меня ваще с дерьмом сожрать готова.

— Да нормальная она. Она ж не виновата, что... какая есть. У меня, вон, Эрни с ее дочкой мутит. Ну, с неродной, но... дочкой. Ориентацию ей настраивает.

— Красавчик, — смеется Рик и снова целует меня, заглушая клокочущий во мне кашель.

— М-да, — говорю затем, слегка оправившись, — только надо будет мне ее уговорить, чтоб не возникала, не расстраивала им любовь. Вишь, там тоже люди.

— Мгм. Просто кое-кто из них — лапа.

— Риты?

— Хахаля ее. Нового-старого. И «промеж».

Опускаю, что и с ним уже познакомилась и даже настучать на них обоих успела. Игнорирую странный толчок в груди о том, что — вот ведь как. Выходит, она, Рита, и правда ему с тем хахалем изменяла? Или тому хахалю — с ним?.. Сводная, блин, родственница... Тьфу, черт ногу сломит.

Уточняю:

— Тогда дохляк?

— Дохляк. Хер с ними.

Вот уж и не знаю, жалеть мне его или злиться за пофигизм. За все вместе.

А вообще мне не этого хочется.

Мне вдруг кричать хочется: «Рик, я знаю про твою маму!» И целовать, и обнимать его. И плакать. И... жалеть все-таки, хоть он, говнюк такой, этого не просит.

Глупо это — понимаю, «трезвею» и, поскольку больше не действует «обезболивающее», заболеваю по-крупному.

Нет, не фиг мне здесь, такой больной, делать.

Поднимаю затекшую, приплюснутую к полу задницу, принимаюсь бесполезным образом разминать руки-ноги, хоть у меня их сейчас из-за другого ломит.

Мне пора.

Он замечает, что мне пора:

— Не уходи.

Даже за руку берет, стискивает.

— Мне пора, — насильно вытягиваю у него руку.

— Бля, Катька... Да ты... Бля, я тя не понял...

Он рычит почти — злится, что ли?..

— Мне пора, сказала же, — «поясняю». — Че там понимать.

Рик смотрит на меня с негодованием, будто глазам своим не верит.

— Да... там ливанет щас! — говорит он возмущенно-наездливо, совсем как я только что, когда переживала, что его «посадят».

— Не ливанет.

— Не уходи одна, — снова лезет он ко мне. — Давай уйдем вместе.

— Зачем? — не даюсь я.

— Я буду лечить тебя. Тебе уход нужен.

Ишь, какой, а. Дела свои лечи. И свою не беременную подругу.